Книга Чаша любви - Татьяна Ковалева

— Вы любите музыку? Я имею в виду настоящую музыку, не ту, что исполняется для ног?

У меня вздрагивает сердце:

«Ой, батюшки! Надо побыстрее сказать, что я люблю музыку. По-моему, для него это очень важно».

— Да, Саша, я люблю музыку, — стараюсь сказать это значительно, но не уверена, что значительность звучит в моем голосе. — Музыку люблю… Хотя слышу ее в основном по радио. Нет времени ходить на концерты. А вы?..

Это самое «а вы?» — всего лишь маневр, чтобы переключить внимание Саши с моей персоны.

Саша прибавляет газ.

Пулей несемся по какой-то узкой улице. Мелькают магазины, киоски, щиты реклам… От скорости как будто кружится голова. И холодок подбирается к сердцу: не угодил бы кто-нибудь из прохожих под колеса.

Саша рассказывает:

— Меня никогда не учили музыке. И я об этом очень жалею. Учили сестру…

— У вас есть сестра?

— Младшая. Далеко, в другом городе… Ей было лет пять. Она подошла к радиоприемнику и стала пальчиками давить на клавиши. Она эти клавиши за вечер переломала. А родители подумали, что их ребенок — гений; великая пианистка в начале пути. Купили ей инструмент — целое состояние угрохали по тем временам. Ведь фортепиано это было старинное, немецкого производства. Учили девочку, учили, и в школу музыкальную она ходила, и на дом педагогов приглашали… Потом девочка вышла замуж и про музыку напрочь забыла. А к инструменту, кроме небрежения, у нее никаких чувств.

Мы подъезжаем. Я вижу знакомый фасад.

Саша хочет припарковаться поближе к подъезду. И ему это удается (мне уже кажется, что ему удается в жизни все, за что бы он ни взялся): отъехал светло-серый «форд» и освободилось удобное место — Саша, ловко вывернув руль, занял его. И сделал это очень вовремя — на место нацелился какой-то «мерседес».

Саша выключил зажигание:

— Сегодня у нас камерный ансамбль из Братиславы.

«Мерседес», похожий на разочарованную акулу, медленно проплыл сзади.

Мне кажется, мелькнуло знакомое лицо. «Но это же Любаша на заднем сиденье!» — едва не вздрагиваю я.

Кандидата, что сидит за рулем, рассмотреть не успеваю. Взгляд мой цепляет кого-то тучного… И все! «Мерседес» величественно сворачивает за угол.

Саша говорил что-то о камерном ансамбле, но что именно — проскользнуло мимо моего сознания. Я думаю о том, как держаться сегодня при встрече с Любашей. И решаю оставить за ней право выбора тона. Пусть она как-нибудь отреагирует, обнаружит себя, свое отношение, а я поступлю соответственно… Такой тактики (называю ее тактикой контрудара или контррадушия) придерживаюсь давно; ошибки при ней практически исключены.

У меня фора: я заметила Любашу, а Любаша меня — нет.

Я уже не такая расслабленная, как минуту назад. Я мобилизовалась. Я знаю, пиранья (пусть и подруга) где-то рядом.

Решительно выхожу из машины.

От внимания Саши не укрывается эта внезапная перемена во мне. Он в легком недоумении. Кто знает, о чем подумал? Мне бы не хотелось, чтоб он принял перемену на свой счет. Поэтому одариваю его улыбкой — весьма возможно, более ласковой, чем это сейчас необходимо.

И говорю:

— Меня тоже никто не учил музыке. Как, впрочем, и многому другому в жизни… И нотной грамоты я не разумею. Но музыка для меня — нечто материальное. Как воздух!

Саша закрывает машину, берет меня под руку:

— Вот видите, уже многое нас объединяет…

«Всерьез он или у него такой тонкий юмор?» — думаю я и заглядываю ему в лицо.

Но по выражению лица понять этого не могу. Саша из тех мужчин, что при желании могут легко скрыть свои мысли. Тип разведчика. Способность эту я отношу к несомненным проявлениям силы.

До начала концерта остается минут десять. Мы прогуливаемся по фойе. Я, пожалуй, несколько напряжена, но не забываю держать спину. Осанка сейчас — главное; много главнее выражения лица. Я вижу, на нас смотрят. Моя осанка — мой характер. У меня независимый характер.

Незаметно поглядываю по сторонам.

«Я увижу ее сразу! У нее осанка — будь здоров!.. Но где же она?»

Я несу по фойе свое достоинство.

Саше, кажется, нравится, как держится его дама. Он все замечает, хотя не смотрит на меня прямо. Он превосходно чувствует меня.

При входе в зал покупаем программку. Саша рассчитывается, а я вдруг ощущаю, будто что-то уперлось мне между лопаток — холодное и шершавое. Уперлось и давит, давит. Оглядываюсь.

Так и есть!

В нескольких шагах от нас стоит Любаша. Она смотрит на меня, но меня как бы не видит. Не каждый сумеет смотреть так; нужна сильная воля. А Любаша умеет: меня здесь просто нет, я — пустое место. Или — максимум — овечка.

Впервые вижу ее такой! В образе Снежной королевы. Меня даже начинают брать сомнения: Любаша ли это? Такой холодный взгляд.

Так и подмывает подмигнуть ей… или еще лучше — наморщить в ее сторону нос… Проявить свое отношение… Но, наверное, рано.

Теперь Любаша смотрит на Сашу. О, его она хорошо видит! Она видит его с головы до ног. И когда он оглядывается, она преображается вмиг. Ну и артистка!

Это уже как бы и не Любаша и тем более не Снежная королева, а грустная плакучая березка… стройная… нежная… Видел бы он ее, когда она показывает зубы!

Любаша в светлом, в бежевом. Она — яркое пятно на темном фоне. На ней и брошь, и браслеты, и колье, и кольца — она вся сверкает. Мне даже хочется сравнить ее не с березкой, а с новогодней елкой. Гляжу подруге на ноги: не надела ли она браслеты и на щиколотки?

Тут наконец я замечаю рядом с ней кандидата. Толстый лысеющий мужчина средних лет. Брюнет (это можно сказать с определенностью, взирая на остатки его шевелюры). Высокий. Три подбородка. Пухлые ручки. Карман пиджака оттопырен — полный кошелек…

«Вряд ли он кандидат наук, — оцениваю я. — Может, Вера так выразилась, имея в виду кандидатство в мужья?»

Кандидат начеку. Он прослеживает взгляд Любаши и теперь смотрит на меня. Сначала прохладно смотрит, потом с интересом, потом с большим интересом. Он еще на охоте… Рот его слегка приоткрывается. В свете люстр блестят влажные пухлые губки-вишенки. Взгляд его неприятный, как неприятны и его вишенки.

Здесь Саша увлекает меня в зал.

Наши места в третьем ряду. Хорошие места. Можно услышать в исполняемой музыке любой нюанс.

«Любаша где-то сзади. Хотя нюансов, возможно, не уловит, она в лучшем положении. В том смысле, что она меня видит, а я ее — нет. Она весь концерт будет поедать меня глазами. Или Сашу? Ну и пусть поедает! Надо просто забыть про нее. Я пришла на концерт все же!»

Но через минуту опять думаю о ней:

«Какова! Не перестаю удивляться! Она смотрела сквозь меня. Будто сквозь аквариум. Она не видела во мне даже помехи — готова была с ходу строить Саше глазки… Вот такой она задала тон!»