Книга Обман - Анна Бялко

Тут же возник вопрос: не хочу ли я на самом деле получить отданное обратно? И, честно вглядевшись в себя, поняла — не хочу. Моя новая жизнь, пусть и очень скромненькая, но все же таила в себе какие-то неизведанные повороты и перспективы, в ней могло ещё случиться… Да все что угодно могло случиться, а в той, старой, — нет. Тут я была человек, почти настоящий человек с соответственными проблемами, трудностями и борьбой с ними, а там — в лучшем случае человекоподобная кукла. И вообще, лучше я буду голодать, чем сопьюсь. Но почему-то мне думалось, что голодать сильно не придётся.

Размышляя обо всем об этом, я довольно резвой рысью бегала по квартирке туда и сюда. Сперва подумалось — надо бы убраться к Марининому приходу, потом я решила, что это будет нехорошо, потом все же решила, что убраться надо, заторопилась, попихала барахло туда и сюда и наскоро протёрла пыль. Налила полный чайник воды, поставила на плиту. Что ещё? К чаю было бы хорошо чего-то купить, но нет, не пойду — вдруг она как раз в это время приедет? В общем, я, прямо говоря, психовала, да и было с чего. В какой-то момент я поняла, что стою в прихожей, прижавшись к входной двери, и прислушиваюсь к шагам на лестнице. Я тут же себя одёрнула, потому что это не дело: не говоря уже ни о чем ином, мы в этой прихожей просто столкнёмся, и это будет не лучшим началом дипломатических бесед. Тогда я ушла в комнату, но и там не сиделось, я снова начала бегать взад и вперёд, время совершенно не шло, и Марина не шла, одна я носилась, как дура. Самое смешное, что я все равно её пропустила.

Пробегая в очередной раз мимо двери, я вдруг краем глаза увидела, что в прихожей горит свет, а входная дверь приоткрыта. Я, конечно, рванула туда, как реактивная ракета, и таки налетела на Марину, которая, открыв дверь своими ключами (все-таки я тогда их в куртке, дура, забыла). снимала моё пальто.

Столкнувшись, мы обе, оцепенев, застыли в этой крошечной прихожей. Она в моем полуснятом кожаном осеннем пальто, я в её старом халате. Не знаю, как она, я-то, собственно, застыла оттого, что мне опять на секунду показалось, что я вижу себя в зеркале, которого, я знала точно, тут нет. И не себя в халате, а себя ту, нарядную Арину, и не в зеркале, а…

Наверное, она испытала нечто похожее. Мы, не отрываясь, несколько минут пялились друг на друга, а потом Марина как-то странно, сдавленно то ли всхлипнула, то ли хихикнула и тихо произнесла:

— Так вот вы какая… Арина… Ведь вы Арина?

Как будто тут ещё могли быть какие-то сомнения… Я молча кивнула и, не зная, что дальше сказать, потянула её за рукав, помогая снять пальто. Она повернулась, и пальто оказалось у меня в руках, положить его было некуда, и я, совершенно не зная, что с ним дальше делать, затеребила его так и этак, и Марина взяла его у меня и водрузила на вешалку. А потом она прошла мимо меня в комнату, и я, как ребёнок, пошла за ней, мучительно пытаясь сообразить, с чего же начать разговор.

Она начала его первой. Причём она совсем не была, как я могла того ожидать, разъярённой или даже сердитой, вовсе нет, она была скорее так же, как я, растеряна и испугана. Она села на диван, поглядела на меня снизу вверх и тихо спросила:

— Арина, а вы понимаете, что все-таки с нами произошло?

И я, зажмурившись, как перед прыжком в холодную воду, ей рассказала. Я рассказала ей все-все, с самого начала и даже немножко раньше, потому что я очень боялась, что она не поймёт и рассердится, а я и так перед ней виновата. Но она не сердилась и не перебивала меня, а молча слушала, изредка кивая головой. А я, которая никогда никому ничего не говорила и у которой никогда не было близких подруг, все рассказывала и рассказывала, боясь остановиться. И передо мной будто бы снова проходила вся моя прежняя жизнь, а я, будто со стороны, только и могла удивляться её убогости.

Когда я закончила, Марина только вздохнула:

— Теперь все понятно… А я-то как напугалась…

И, в свою очередь, рассказала мне о своих приключениях в больнице и дома. Но мне было мало, я хотела знать про неё больше, знать все, и я заставила её рассказать о её прошлой жизни начиная с самого детства, и она рассказывала, а я, со своей стороны, поражалась — до чего… странно… и скучно… и непохоже…

Марина закончила — посещением зубного врача, — замолчала, глянула на меня снизу исподлобья и задала тот самый вопрос: «Ну и что мы теперь будем делать?»

На который я только и могла, что честно ответить: «Не знаю».

Мы обе помолчали. Потом Марина тихо спросила:

— Ты хочешь вернуться домой?

Странно, это не она, это я должна была бы её об этом спрашивать, но ещё раньше, чем поняла, чем подумала, я уже успела ответить, как выстрелить:

— Нет!

— Ты знаешь, — протянула Марина задумчиво, — я тут поняла, что тоже не очень хочу возвращаться… — И посмотрела на меня виновато. — А знаешь, почему, — заторопилась она, будто испугавшись, что я буду ей возражать, — ты не думай, это не из-за денег, ничего такого, это не важно, а просто… — она запнулась, явно подыскивая слова, — просто у тебя вот есть мама… и Валя… и даже Наташа, они о тебе беспокоятся, а я тут совсем одна, и…

Она окончательно сбилась и замолчала, повесив голову. Мне почему-то стало ужасно её жалко, я пересела к ней на диван и обняла за плечи. Смешная Марина… Ну как я ей объясню, что я, несмотря на эту толпу народа, все равно совсем одна, даже хуже, чем она сама. Нет, мама, конечно, да, но вот Валя… И кто такая Наташа? Я не сразу поняла, что она имеет в виду домработницу. Но если Марине они нравятся, то, в конце концов, тем лучше. Значит, мы просто обе останемся там, где мы есть. И тут я тоже отчего-то заплакала.

Мы ещё долго плакали, разговаривали, смеялись, снова плакали и прочая ерунда. И только потом вспомнили, что если мы меняемся, то есть остаёмся, кто где, нам нужно сделать массу всего. Мы должны рассказать друг другу не мысли и чувства, а детали и подробности. У меня-то, к счастью, их не так много, я и так ни с кем не общаюсь, да к тому же у меня амнезия, а вот Марина… У неё работа, а там такое… И учителя, и ученики, целых три класса, а дети, оказывается, такие вредные, все видят, все помнят… В общем, я поняла, что мне этого ни в жизнь не запомнить, и стала записывать. Писала-писала, вся рука отнялась.

И тут Марина глянула в мои записи, и как ахнет!

— Что такое? — испугалась я.

— Да почерк же! Какой у тебя почерк?!

— А что? — Я, конечно, не каллиграф, но у меня вполне нормальный, умеренно корявый быстрый почерк.

— Так ты ж учитель! Ты ж на доске пишешь! Вот смотри.

Маринин почерк был, как в прописи, — гладкие круглые буквы, аккуратные хвостики…

— И ты должна так писать! Это стандарт.

Следующие полчаса я училась писать. Это оказалось даже не так трудно — стандарт и есть стандарт, только очень муторно и медленно, рука то и дело норовила сорваться в привычный галоп. Но в общем Марина осталась довольна.

— Ладно, ещё потренируешься и привыкнешь. Это не самое страшное.