Книга Проклятая звезда - Джессика Спотсвуд

Карета останавливается перед громадой кованых ворот, над которыми написано «ХАРВУДСКАЯ БОГАДЕЛЬНЯ». В обе стороны от ворот тянется высокий забор с колючей проволокой поверху.

Роберт перебрасывается несколькими словами с охраной. Высунувшись в окно, я впервые вижу ужасное строение, притаившееся на склоне лишенного растительности холма. Это зловещий трехэтажный дом из серого камня. У него два крыла, из каждого торчит здоровенная труба, изрыгающая в бледное небо клубы дыма. Большинство окон забраны железными решетками, а некоторые заложены кирпичом.

Карета въезжает на территорию богадельни и останавливается. Роберт помогает всем нам по очереди сойти на обледенелую дорогу. Мои руки внутри меховой муфты непроизвольно сжимаются в кулаки. Мы, четыре послушницы, идем за сестрой Софией, как утята за уткой. Прежде чем мы успеваем позвонить, дверь открывается изнутри. За ней стоит смотрительница в белом фартуке. У нее седые волнистые волосы, морщинистый лоб, нос-луковица и румяные щеки.

— Господь благословит вас за ваш приход, сестры.

— Ухаживать за обездоленными — наш долг, — отвечает сестра София.

— Благодарение Господу, — бормочет смотрительница, пропуская нас внутрь. — Входите же, входите, не стойте на холоде. Вначале, как всегда, к неконтактным?

Мы поднимаемся на два лестничных пролета и останавливаемся перед запертой дверью в южное крыло. Смотрительница вытаскивает из-за пазухи медный ключ на цепочке и вставляет его в замок. Она толкает дверь, та открывается, и я прячу руки за спину, чтобы скрыть дрожь.

Не знаю, что я ожидала услышать — какофонию женских голосов, рыдающих и выкрикивающих проклятия? гневные тирады? отчаянные мольбы о помощи? — но тут царит кладбищенская тишина. К нам поворачиваются пустые лица с ничего не выражающими глазами. И это очень жутко.

Помещение окутывает сумрак, тут нет ни свечей, ни газовых ламп. Я морщу нос от неприятного запаха, сочетающего ароматы отхожего места и дешевого хозяйственного мыла. Два длинных ряда коек уходят вдаль и упираются в стену, большую часть которой занимает нерастопленный очаг. Наверное, думаю я, тут слишком рискованно разводить огонь, и поеживаюсь под плащом, тихо радуясь тому, что он такой теплый.

А этим женщинам, без сомнения, очень холодно. На них надеты лишь тонкие белые блузы и коричневые холщовые юбки, при взгляде на которые вспоминаются мешки с мукой в деревенской лавке. У некоторых на плечи накинуты грубые шерстяные одеяла. Сами женщины — тощие, с запавшими от постоянного недоедания глазами и очень неопрятные. Их волосы всклокочены, лица грязны, одежда вся в пятнах.

Две сиделки расположились на стульях прямо возле дверей. Когда мы входим, они встают на ноги; одна из них, толстая, хрустнув коленями, испускает стон.

— Смотрите-ка, девочки, к вам опять пришли Сестры, чтобы вместе помолиться перед чаем!

Девушки смотрят на нас и тут же без малейшего проблеска интереса возвращаются к своим занятиям. Их затуманенные мозги вряд ли осознают наше появление. Сестра София предупредила меня, что здешних пациенток держат одурманенными, добавляя в их чай настойку опия. Это не дает настоящим ведьмам плести чары и делает остальных тихими и послушными. Я достаточно насмотрелась в своей жизни на тихих и послушных женщин и пришла к пониманию, что в большинстве случаев их послушание — лишь маска. Но тут все совсем иначе. Во мне поднимается ярость, от которой мои ноги словно врастают в пол. Мало того что Братья лишили этих женщин семей и домов, осудив на пожизненное заключение в жуткой тюрьме, они еще и отняли у них способность думать, выбирать, способность бороться.

— Сестры! — В ноги сестры Софии падает длинная тощая девица. — Я очень грешна. Я боюсь, что мне не суждено спастись.

— Встань, дитя мое, — говорит сестра София. — Ты должна молиться и призывать на помощь Господа.

Но девушка трясет головой. У нее мрачные голубые глаза и нездоровая желтушная кожа.

— Он не слышит меня. Я совсем-совсем пропащая. Я грешная, скверная.

— Господь слышит всех Своих чад. — Сестра София склоняется к девушке, и на ее полном лице написаны сочувствие и доброта. — Как твое имя?

Девушка скукоживается на полу, ее лицо скрывают темные косы.

— Стелла. Ох, сестра, пожалуйста, помогите мне! Господь является мне в снах, и я молю Его о прощении, но Он никогда не говорит со мной.

— Дурочка, это у тебя галлюцинации от препаратов, — бурчит тощая сиделка. Из-под оборок ее белого чепчика свисают пряди жирных черных волос. — Господь не является таким грешницам, как ты.

Сестра София выпрямляется и поднимает Стеллу.

— Посиди со мной, Стелла, помолимся вместе.

— Вы же здесь в первый раз, верно? — Это толстая сиделка заметила мой интерес к тому, как Адди опускается на колени у постели девушки с задорными шоколадными кудряшками. Хозяйка этих кудряшек лежит на спине, безучастная, как труп, и смотрит в потолок остановившимися глазами. — Когда эту привезли, она была как дикая кошка. Кусалась и царапалась. Теперь и не подумаешь, правда? Нынче она и муху спугнуть не сможет!

Сиделка хихикает, обдав меня брызгами слюны. Я с трудом подавляю желание вытереть щеки, а она указывает на присевшую возле Перл блондинку:

— А эта твердит, будто с принцем помолвлена. И за волосами по-прежнему ухаживает, просто на случай, если женишок сюда заявится.

— Но ведь все посещения запрещены?

В самом дальнем конце комнаты несколько девушек спят, скорчившись под истрепанными коричневыми одеялами. Сиделка качает головой, ее двойной подбородок трясется:

— Конечно, запрещены, их же надо подальше от нормальных людей держать. Вон тех девчонок особенно. Они все драться лезли, когда их привезли, да и сейчас тоже норовят, если чая не выпьют. Ну так им теперь побольше лекарства дают. И они тихие делаются, как мышки.

Я изо всех сил стараюсь скрыть ужас. Мэй, склонившись у кровати во втором ряду, держит за руку красивую бронзовокожую индианку, которая раскачивается под лишь ей слышную музыку. Когда она поворачивается к Мэй, я вижу, что под правым глазом у нее синяк, а скулу пересекает царапина.

— Что случилось с этой девушкой?

— А, так это брата Кабота любимица. Ну больше-то она шума поднимать не будет.

— Его… любимица? — эхом повторяю я.

— Ему нравятся хорошенькие, — подмигивает мне сиделка.

— Это здесь… принято? — спрашиваю я, вспоминая красоток Мину Косту, Дженни Саутер и других девушек из Чатэма, которые тут содержатся.

— Ну не он один частенько ходит сюда с проверками. Предыдущая смотрительница пыталась это дело прекратить, так ее, знаете ли, уволили, чтоб неприятностей не устраивала. Лучше уж не лезть в это дело.

Чьи-то острые ногти впиваются мне в запястье, и я подскакиваю.

— Сара Май, — с упреком говорит сиделка, а я заглядываю в косящие зеленые глаза.