Книга Двойник Жанны де Арк - Юлия Андреева

Писарь тут же зафиксировал вопрос на бумаге и замер с выражением ожидания на лице.

– Мое имя, святой отец, Жак ле Феррон. У меня нет никаких прозвищ. Я сын хозяина этого замка Гийома ле Феррона и его жены Катрин ле Феррон, урожденной Фей.

Отец Казе смотрел на подсудимого во все глаза. Разумеется, ему приходилось видеть достаточно плотных и рослых девиц, ширококостных крестьянок, кряжистых бабенций на рынках, но это существо на них никак не походило. Среднего роста, подсудимый был достаточно изящного телосложения, не склонный к полноте. Тем не менее у него было загорелое лицо, крепкие, привыкшие к военной работе руки, широкая мужская шея. Глядя на него, инквизитор думал, что, возможно, пристрастие к мужской одежде и воинской службе и могут сделать женщину похожей на мужчину, но не до такой же степени.

– Вы утверждаете, что вы Жак ле Феррон? – судья порылся в разложенных перед ним протоколах допроса. – Отчего же господа вокулерские судьи называют вас Анной?

– Анной звали мою сестру, – подсудимый неловко вытер лицо связанными руками. Должно быть, у него это не очень хорошо получилось, потому что он повторил свою попытку, при этом на безымянном пальце его левой руки сверкнуло простое серебряное кольцо. Что было странно, так как, во-первых, у подсудимого должны были отнять все принадлежащие ему драгоценности, и, во-вторых, серебряные украшения были не популярны у дворян. Зато тамплиеры предпочитали золоту серебро. Это мог быть знак, которого ждал инквизитор. К сожалению, со своего места он не имел возможности разглядеть, было ли что-либо написано или нарисовано на кольце, но да всему свое время.

– Значит, вы не Анна. Отчего же тогда на допросе от 10 ноября записано, что вы назвали себя Анной?

– Добрейший господин, – подсудимый попытался встать, но дежуривший в дверях стражник усадил его на место. – Добрейший господин…

–Называйте меня отцом Казе, как называли бы своего духовника, – одними губами улыбнулся инквизитор.

– Отец Казе, когда меня допрашивали в первый раз, я был серьезно ранен и бредил. Возможно, тогда я даже не слышал обращенных ко мне слов и просто звал сестру. Простите меня за это.

– Что-то слабо верится.

Судья откинулся на спинку кресла, смотря на подсудимого с насмешкой.

– Я не стал бы называть себя именем сестры, женским именем, но… честное благородное слово, я был болен и мало что соображал. Меня сначала везли к замку, а я все думал, что умру по дороге и не увижу более моей жены, не сумею исповедаться. Потом, помню, передо мной возник священник, я думал, что он даст мне последнее утешение, но вместо этого он обозвал меня бабой и ушел.

– Обозвал бабой? – отец Казе поднял кустистые брови. – Что, так и сказал? С чего бы это?

– Ах, господин судья, боюсь, это стыдно для рыцаря, коим я являюсь, но я плакал, – подсудимый тяжело вздохнул. – Мой отец всегда говорил мне, что лить слезы стыдно, и, будучи ребенком, я делал это только в одиночестве, чтобы меня не могли застать за этим занятием слуги. Но тогда, после битвы у деревни Шерри, я плакал от боли. И, должно быть, заставший меня за этим занятием святой отец разгневался и назвал меня слабой женщиной. Он так и сказал: «Вы женщина?»

– И что же вы? – Казе кинул взгляд на скрипевшего пером писаря и тут же забыл о нем.

– Я вынужден был признать, что я не лучше скулящей бабы! Что я слабый, точно женщина, потому что плачу. Я так и сказал: «Да. Считайте меня женщиной». Я просто очень хотел, чтобы он удалился и оставил меня в покое.

– Дар слез свидетельствует как раз о том, что сердце ваше еще недостаточно огрубело в грехе. В некоторых судебных процессах способность подсудимого плакать засчитывалась ему за добродетель, что помогало снизить наказание. Впрочем, это не ваш случай и не относится к делу. Отчего вы назвались Анной ле Феррон?

– Чтобы от меня отстали, святой отец! – Жак снова попытался встать, и страж усадил его на место.

– Значит, вы не Анна? Не женщина?

– Конечно, нет! Я брат Анны – Жак, и, слово рыцаря, я мужчина! – произнеся это, подсудимый попытался связанными руками распутать тесемку, стягивавшую его штаны, но это оказалось не самым простым делом.

– Что вы собираетесь делать? – Казе, не мигая, следил за действиями подсудимого.

– Снять портки. А что же еще?! – он покраснел, глаза его метали молнии. – Может, хотя бы таким диким способом я сумею доказать, что я мужчина, и меня обвиняют черт знает в чем!

– Не чертыхайтесь, – инквизитор задумался, продолжая следить за попытками подсудимого стянуть панталоны. Конечно, экспертиза в таком деле была необходима, но не пытается ли коварная Анна совратить его таким образом? Не хотят ли через Анну ле Феррон враги бросить тень на его кристально чистую репутацию?

– Ваша честь! Позвольте мне заявить протест, – на лбу подсудимого выступили крупные капли пота, кадык двигался вверх и вниз, что выдавало сильное волнение. – Должно быть, враги Франции, с которыми я боролся под знаменем маршала де Рэ, возымели такую силу надо мной, что честь и добродетель попираются ныне ногами. Я был ранен под Шерри, где вместе с капитаном лучников Луи де Аллоном и двумя отрядами воинов уничтожал не дающих спокойно жить всей Лотарингии отряд поджигателей. Мой замок захватили, а я, моя жена и мои люди оказались под домашним арестом. Все время меня оскорбляли, называя женщиной, ругая за то, что я, оруженосец маршала де Рэ, посмел надеть на себя мужскую одежду! Как будто сам Господь не повелел мужчинам одеваться по-мужски! Они подвергли сомнению священное таинство брака, соединившее меня с моей драгоценной женой Брунисентой, урожденной ля Жюмельер. Прошлую ночь меня отправили дожидаться вашего приезда в подвал моего же замка, о судьбе супруги мне ничего не известно. Возможно, она умерла от страха за меня и стыда, так как оскорблениям подвергали и ее.

Все это время ей говорили, будто бы она не может являться моей законной супругой. Хотя мы венчались в часовне замка Лероз, и об этом имеется соответствующая запись. Что мы оба воры. Я ждал вас как Бога. То есть я знал, что вы разумный человек и сумеете установить, что я это я! – во время всей речи подсудимый распутывал тесемку на штанах. Закончив излагать свой протест, он резко поднялся, отчего штаны его упали до колен, обнажая природное естество.

– Подойдите сюда, – Казе подозвал к себе пытающегося восстановить порядок стражника. – Вам придется засвидетельствовать то, что вы сейчас видите. Назовите писарю свое имя и откуда вы родом.

После чего инквизитор велел позвать еще несколько человек, включая замкового лекаря, которые подтвердили факт, что подсудимый действительно оказался мужчиной.

– Отчего же вы до сих пор не догадались предъявить те же доказательства другим судьям? – уже более мягко осведомился Казе, когда веревки с рук юноши были сняты и он снова натянул штаны.

– Простите меня за то, что я опустился до таких крайностей, – Жак покраснел, отчего его красивое лицо сделалось еще более привлекательным. – Признаться, я решился на эту дерзость только потому, что мне сказали, будто бы вы моя последняя надежда, и если вы тоже признаете меня женщиной, больше мне уже никто не поверит. Еще раз простите меня…