Книга Скверна - Сергей Малицкий

– Поверь мне, – почему-то удивительно спокойно сказала Глеба, – я не всегда была хозяйкой Эсоксы. И не всегда была ее няней. И меч на поясе я ношу не просто так. Кстати, верни мне мой малый меч. Меч твоего наставника теперь с тобой будет столько, сколько ты сможешь его удержать. Эсокса сказала, что ты сражаешься не хуже дакитки… Не знаю, могу ли я в это верить. Надеюсь, мне не придется этого увидеть. Но поверь мне, если те, кто убил Скурру, ищут тебя, то они будут ждать тебя в доме твоего дяди.

– И что же нам делать? – прошептала Кама, с трудом сдерживая слезы. – Пробираться в Баб и ждать следующего удара колокола?

– Этот колокол звонил не по Скурре Сойга, – медленно проговорила Глеба.

– По кому же… – осеклась Кама.

– Мы объявлены убийцами короля Даккиты, королевы Даккиты и принцессы Эсоксы, – медленно и почти торжественно произнесла Глеба. – Ты замерла? Я не слышу обращения к Энки всеблагому.

– Но… – прохрипела в ужасе Кама.

– Королем Даккиты стал Фамес, – отчеканила Глеба. – И это худшее, что могло случиться с нашим королевством!

Кама потрясенно молчала. Слезы лились по ее щекам.

– А ведь я могла не единожды прикончить мерзавца, – словно сама себе сказала Глеба. – Но не сделала этого. Получается, что поставила свою жизнь выше всей Даккиты. Энки не простит мне этого… Но кто же убил короля и королеву? Фамес не мог этого сделать. Не потому, что не пошел бы на это. Не смог бы. Не сумел бы. Не осмелился. И Эсоксу. Значит, есть кто-то еще. И это значит, что все еще хуже, чем кажется. Но из Кагала надо выбираться. И мы выберемся.

– Как? – не выдержала Кама.

– Тебе не понравится, – вдруг нехорошо улыбнулась Глеба. – Ты будешь мертвой.

Глава 5

Бетула

Ее звали Бетулой. Правда, когда она назвала собственное имя, то хрипло захихикала, закашлялась, как показалось Игнису, кровью, добавила, что она определенно сумасшедшая Бетула, вроде бы все так говорят, но имя Игнис спутать не мог. Впрочем, имя не было поводом для удивления, удивляться пришлось другому. Сначала Игнис удивился ее худобе, потом, когда открыл клетку, ее легкости. Ему пришлось выносить ее на руках. Она упиралась тонкими руками ему в грудь, жмурилась от солнечных лучей и все скрипела на ломаном вирском:

– Морщись, морщись. Я не обижусь. Я знаю, что воняю, как куча дерьма. Зато я все еще девственница. Эти дураки думали, что моя сила зависит от этого.

На палубе «Белого» Бетула все-таки попросила поставить ее на ноги. И тут Игнису пришлось удивиться в третий раз. Она оказалась высокой, никак не ниже его ростом. Но стояла Бетула недолго. Или ноги подкосились, или она сама опустилась, присела, сложилась углами локтей и коленей, почти легла, прижалась щекой к палубе, поползла, добралась до места, не так сильно залитого кровью, прошептала что-то по-прайдски, а потом подняла глаза на посеревшего от ужаса Моллиса, перевела взгляд на Игниса и сказала уже по-вирски:

– Тик. Я не люблю тик, но для морской воды ничего не может быть лучше. И поэтому я люблю тик. Скажи черному великану, чтобы не боялся меня. Я высокая, но еще маленькая. Я никому не хочу зла.

– Он понимает твои слова, – сказал Игнис.

– Я понимаю, – проговорил Моллис, как будто выдавил это из себя под пыткой. – Что делать с тем поганым кораблем? Может быть, пробить ему днище и пусть тонет?

– А что, найдется кто-нибудь смелее этого самодовольного вельможи, чтобы спуститься в поганый трюм и пробить в нем дыру? – как будто с презрением закашлялась Бетула и, уже засыпая там, где упала, повторила: – Она затянется тут же. Сжечь.

Палубу пришлось отмывать от крови, не тревожа девчонку, которая и в самом деле воняла, как куча дерьма. Вокруг нее палубу оттирали тряпками, так и вышло, что кровавое пятно осталось только под нею. На страшный корабль никто больше не сунулся. И выбравшегося с него Шиару выворотило наизнанку тут же, после чего он свалился с головной болью и одышкой, да и зрелище мертвого собакоголового на палубе никому не добавило любопытства. К тому же ни единой шутки не прозвучало на «Белом» из тех, что случаются после самой тяжелой схватки. Двадцать пять мертвых моряков, двадцать пять мертвых друзей не могли быть оправданы никакой добычей. И добычи не было тоже. Не считать же добычей пару десятков никуда не годных степных клинков и одного приличного, который вручили Шупе? Выжившая половина команды смотрела на спящую девчонку с ужасом и ненавистью, словно именно она была не только причиной страшной убыли в команде «Белого», но и сулила еще большие потери.

Моллис бросил на палубу страшного корабля, туда, куда были переброшены и трупы врагов, несколько горшков масла, приказал рубить абордажные канаты, а когда «Белый» отдалился на полсотни локтей, бросил на ужасное судно факел. Огонь побежал по искривленным доскам сразу же, затем пламя встало стеной, но гибели судна никто не увидел. «Белый» поймал ветер и пошел к северо-востоку, но и через пять часов за кормой стоял столб дыма, словно огнедышащая гора поднялась из глубин и следовала за кораблем по пятам. Бетула зашевелилась раньше. Не открывая глаз, повернула лицо в сторону Шупы, словно выделила его среди оставшихся в живых по дыханию, сказала коротко:

– Воды мне, – и начала стягивать, соскребать с себя одежду или то, что было ею когда-то.

Моллис тут же приказал всем лишним убраться с палубы, но Бетула словно и не думала о том, что на нее могут смотреть. Или считала, что если ее закрытые глаза не видят никого, то и ее никто не видит. Она разделась догола, вытянула перед скорчившимся в гримасу лицом ладони и держала их так, пока Моллис не положил в них шарик данайского мыла, а Игнис не плеснул ей на руки воды. Не говоря больше ни слова, она намыливалась и скреблась, намыливалась и скреблась, подставляла худое, страшно худое тело под воду и снова намыливалась. Шупа поднимал из-за борта морскую воду, Игнис, с трудом сглатывая тошноту, лил, отдавал раскрасневшемуся до цвета вареной моркови парусному мастеру пустое ведро, и снова лил воду на худые плечи, думая о том, что не так давно он прибыл на этот же корабль в еще худшем виде. Когда Бетула наконец отмылась, то оказалось, что и палуба под нею стала такой чистой, какой не была никогда. Девчонка сжалась в комок, выставила наружу локти, колени, тетиву узкой спины, спрятала под тонкими пальцами маленькую грудь, но глаза открыла только тогда, когда бормочущий какие-то ругательства Моллис притащил из своей каюты чистую рубаху, в которую таких, как Бетула, можно было бы завернуть десяток.

– Руки, – буркнул он недовольно.

Обсохшая и согревшаяся на солнце девчонка послушно подняла руки, Моллис накинул на нее великанское одеяние, и только после того, как рубаха скрыла ее почти полностью, Бетула открыла глаза. Девчонка осмотрела по очереди Игниса, все еще краснолицего Шупу, раздосадованного Моллиса и для каждого нашла пару слов:

– Принеси чего-нибудь поесть, – сказала Шупе.

– Не бойся меня, черный человек, я сама тебя боюсь, – сказала Моллису.