Книга Дневник горничной - Октав Мирбо

Вы не видали ли здесь книги?

Какой книги, сударыня?

Желтой книги.

Молитвенника, наверное?

Она посмотрела прямо в глаза хозяйке, но та не смутилась.

Мне кажется, — прибавила Матильда, — что я действительно видела желтую книгу с золотой застежкой на столе у кровати в вашей комнате.

Hy?

Ну, я не знаю, что вы с ней сделали…

Вы ее не взяли?

Я, барыня?

И с удивительным нахальством она прибавила:

— Нет, барыня, я думаю вы не захотели бы, чтобы я читала такие книги!

Удивительная была эта Матильда! Барыня больше не настаивала.

И каждый день в прачечной Матильда к нам обращалась со словами:

— Внимание! Обедня начинается…

Она вытаскивала из кармана маленькую желтую книжечку и читала нам из нее, несмотря на протесты англичанки, которая кричала нам: «Замолчите, вы бесстыжие девушки», — а сама с расширенными зрачками под очками, уткнув нос в эти изображения, подолгу рассматривала их и фыркала… Сколько смеху у нас было с ней!

Ах, эта англичанка! Никогда в своей жизни я не встречала такой смешной блудницы. Она часто напивалась и в пьяном виде делалась необыкновенно нежной, страстной и влюбленной, в особенности в женщин. Пороки, которые она скрывала в молодости под маской суровости, просыпались и обнаруживались теперь во всей своей неприглядной красе. Но эти пороки проявлялись скорее в ее желаниях, чем в ее жизни; я по крайней мере никогда не слыхала, чтобы она их когда-нибудь осуществила. По выражению барыни, мисс намеревалась «реализовать» себя… Право, ее только не доставало в коллекции испорченных людей этого вполне современного дома!

Однажды ночью я дожидалась барыни. Все в доме уже спали, и я сидела одна и дремала в прачечной… К двум часам барыня вернулась. Услышав звонок, я вскочила и застала перчатки, она смотрела на барыню в ее комнате. Снимая ковер и покатывалась со смеху.

— Мисс опять совсем пьяна, — сказала она мне, — указывая на экономку, которая лежала на полу, вытянув руки и подняв одну ногу вверх, охала, вздыхала и бормотала какие-то непонятные слова.

— Поднимите ее, — приказала барыня, — и уложите спать.

Англичанка вся отяжелела и размякла, и только при помощи барыни мне с большим трудом удалось поднять ее и поставить на ноги.

Мисс уцепилась обеими руками в манто барыни и стала ей объясняться:

Я не оставлю тебя… я никогда тебя не оставлю… Я тебя очень люблю… Ты моя милая, ты моя красивая…

Мисс, — сказала смеясь барыня, — вы старая блудница. Ступайте спать.

Нет, нет… я буду с тобой спать… ты моя красавица… я тебя люблю… я тебя обниму…

Держась одной рукой за манто, она другой старалась ласкать грудь барыни и вытягивала вперед для поцелуя свои старые слюнявые губы.

— Поросеночек, поросеночек… ты мой маленький поросеночек… Я хочу обнять тебя… Пу!.. пу!.. пу!..

Мне удалось наконец высвободить барыню из объятий мисс и вытащить ее из комнаты. Тогда ее нежная страсть обратилась на меня. Еле держась на ногах, она хотела обнять мою талию, и ее рука смелее разгуливала по моему телу даже в местах менее позволительных…

Перестаньте же, грязная старуха!

Нет! нет… ты тоже… ты красавица… я тебя люблю… идем со мной… Пу!.. пу!.. пу!..

Я не знаю, как мне удалось бы освободиться от нее, если бы ее пылкие страсти не потонули в отвратительном потоке рвоты.

Эти сцены очень забавляли барыню. Она испытывала самую искреннюю радость только от картин порока, даже еще более отвратительного.

Однажды я как-то застала барыню в уборной с ее подругой. Она рассказывала о своих впечатлениях, которые она вынесла из посещения одного специального дома, где показывались два карлика, предававшиеся любовным ласкам.

— Нужно было это видеть, моя дорогая! Нет ничего, что могло бы так возбуждать страсть, как это зрелище. Те, которые судят о людях только по их внешнему виду и поражаются наружным блеском, не могут и подозревать, до чего этот бомонд, это «высшее общество» испорчено и грязно. Можно без всякого преувеличения и без всякой клеветы сказать, что это общество живет только для самых гнусных оргий, только для разврата… Я перебывала во многих буржуазных и знатных домах, и только в очень редких случаях мне удавалось наблюдать любовь, согретую нежным и глубоким чувством, идеалом сострадания, самопожертвования и обожания, всем тем, что накладывает на эти отношения печать величия и святости.

Еще несколько слов о барыне. Помимо официальных журфиксов и торжественных обедов, господа интимно принимали у себя очень шикарную молодую чету; они вместе посещали театры, маленькие концерты, кабинеты в ресторанах и, говорят, места похуже. Муж был очень красив, с женственным, почти безбородым лицом. Жена — рыжая красавица с каким-то особенным блеском в глазах и очень чувственными губами. Никто в точности не знал, что это были за люди.

Когда они обедали вчетвером, их разговор принимал такой разнузданный характер, что у лакея, который далеко не был святым, являлось часто желание бросить им тарелки в лицо… Он не сомневался впрочем, что между ними существовали противоестественные отношения и что они устраивали себе такие же празднества, которые были изображены в маленьких желтых книжечках хозяйки. Эти вещи если и не широко распространены, то, во всяком случае, довольно известны. И если люди не обращаются к этому пороку из страсти, то предаются ему из снобизма. Это высший шик.

Кто мог бы заподозрить столь ужасные наклонности в барыне, которая принимала у себя архиепископов, папских нунциев и которую Gaulois прославлял каждое воскресенье на своих страницах за ее добродетели, воспитанность, благотворительность, изысканные обеды и за верность чистым католическим традициям Франции?

Но сколько бы пороков ни было в этом доме, мы там были свободны, счастливы, и барыня никогда не следила за поведением своей прислуги.

Сегодня вечером мы дольше обыкновенного сидели на кухне. Я помогала Марианне составлять счет. Она никак не может справиться с ним. Я удостоверилась, что, как и все надежные служанки, она ворует понемногу, где только может… Ее сметливость меня даже поражает. Но она не справляется с цифрами, и это ее затрудняет при расчетах с хозяйкой, которую трудно провести. Жозеф становится немного благосклоннее ко мне. Он теперь время от времени удостаивает меня даже разговором… Так, сегодня он не ушел по своему обыкновению к своему закадычному другу — пономарю. Пока мы с Марианной работали, он читал «Libre Parole». Это его газета. Он даже и мысли не допускает, чтобы можно было читать другую. Я заметила, что, читая газету, он несколько раз посмотрел на меня с каким-то новым выражением в глазах.

Окончив свое чтение, Жозеф захотел познакомить меня со своими политическими взглядами. Он устал от республики. Это разорение и позор для страны. Он за твердую власть.