Книга Берег Красного Гора. Книга первая. Тени Марса - Алексей Корепанов

Бог Тот с телом человека и головой птицы, что, возможно, символически указывает на его космические полеты, был богом земли, моря и неба. Он также был основателем всех искусств и наук, верховным магом, покровителем литературы, писцом богов, изобретателем иероглифов, автором магических книг, основоположником геометрии, астрономии, медицины, музыки и математики, устроителем оккультных мистерий, историком-летописцем и Секретарем Суда Мертвых.

В египетской Книге Мертвых Тот называется „обладающим тайными знаниями". Он якобы появился из „блестящего золотого камня" или „тайного яйца". В одном из преданий он предстает „Сыном Камня", вышедшим из „яичной скорлупы". Его лицо было заряжено „лучистой энергией". Возможно, по этой причине Тота почитали как ибиса. Его перья, как и перья бога-сокола Гора, описывались взлетающими в небо и считались в те времена символом света. А „яйцо" — это мы знаем по многочисленным преданиям из всех уголков земного шара — практически всюду считалось символом аппарата, в котором „боги", „сыновья богов" или „стражи неба" спускались со звезд на Землю. Как писал финикийский историк Санчониатон, Тот сконструировал и обслуживал Око Гора — космический корабль; это служит подтверждением предположения о том, что он был пришельцем с другой планеты.

После Потопа Тот (известный под именем Гермес Вавилонский) недолго жил в „халдейском городе Каллубе". Этот семитский народ, как пишет Абул Фараг (XIII в. н. э.), обязан ему «возвышенными знаниями о звездах". Гермес-Тот был «первым после Нимрода сына Куша, кто вновь отстроил Вавилон". Средневековые сабиры, считавшие его своим религиозным вдохновителем, восхищались его астрономическими званиями. Подобно египтянам, они видели в Гермесе-Тоте выдающуюся личность.

Согласно же оккультным преданиям, Тот являлся атлантом, оказавшим помощь в строительстве Великой пирамиды (Хеопса), в которой он спрятал таблички, на которых были записаны сокровенные знания, и магическое оружие».

— Атланты, возможно, и были марсианами. — Алекс Батлер убрал с экрана текст. — Ну и так далее, подобных материалов — горы. Известная теория древних астронавтов, «палеовизитов». Но если раньше все это, в принципе, строилось на песке, то теперь — вот! — Он воздел над головой золотую плитку. — Это уже не легенды, не старинные рукописи, которые, может быть, переписывали тысячу раз, и каждый переписчик что-то свое додумывал. То, что мы тут откопали, — уже не домыслы, не предположения, а факт!

— Собственно, не мы, а я откопал, — сварливо заметил Каталински.

Алекс Батлер улыбнулся:

— Ты, Лео, конечно, ты! Что бы мы без тебя... Шлиман ты наш дорогой, открыватель Трои!

Свен Торнссон хлопнул инженера по плечу:

— Хотя откопал все-таки не ты, а экскаватор, но все равно готовься: скоро попадешь во все энциклопедии! Замучаешься автографы раздавать.

— Ага, как же — мы же засекречены, как суперагенты, — возразил Каталински, но вид у него был очень довольный.

— Так не навечно же, — сказал пилот. — Хотя, вообще, слава, как правило, бывает посмертной.

— Тьфу! — в сердцах изобразил плевок инженер. — Как у тебя язык не отсохнет! А насчет экскаватора... Тогда можно сказать, что и врата Иштар откопал не Колдевей, а местные рабочие. Управлял-то экскаватором я!

— Это Свен просто завидует, — сказала Флоренс, незаметно толкая пилота в бок. — Да, Свен?

— Понятное дело, завидую, — согласился Торнссон. — Зато я первый посадил модуль на Марс!

— Все мы первые, и все мы — супер! — подытожила Флоренс.

Алекс Батлер, судя по выражению лица, витал где-то далеко-далеко. Еще раз посмотрев на плитку нежным взглядом, он заложил руки за голову и, переставляя ноги, совершил вместе с креслом оборот вокруг собственной оси.

— Эх, какая это будет бомба... — Он мечтательно закатил глаза. — Даже если бы мы здесь нашли только одну эту штуковину, и то уже слетали бы не зря. Видно, очень они дорожили своими сиррушами, если взяли с собой на Землю. Или даже одного. Наверное, он у них был наподобие древнеегипетского священного быка Аписа...

— Или молоко давал, — вставил Каталински.

— Невероятно, просто невероятно... — Батлер, казалось, даже не услышал реплику инженера. — А еще прокатимся к Сфинксу...

— Все это хорошо, — сказал Леопольд Каталински, — все это чудесно, но время идет. Марсиане марсианами и сирруши сиррушами, однако пора уже что-то пожевать...

4. «Смерть раскинет свои крыла...»

— Как-то раз по Марсу шел — и дракона я нашел! — весело продекламировал Алекс Батлер, ведя марсоход по равнине, и посмотрел на сидящую рядом Флоренс; нанотехнолог, отложив видеокамеру, обеими руками держалась за скобу, потому что машину временами изрядно потряхивало. — Будь с нами Лео, он непременно бы заявил, что я пытаюсь бессовестно отобрать у него лавры первооткрывателя. А я просто немного подкорректировал фразочку, произнесенную кем-то из тех парней, с «Аполлонов». Творчески, так сказать, переработал применительно к нашим обстоятельствам.

— Помню, помню, — улыбнулась Флоренс. — «Как-то шел я по Луне, дело было в декабре». А твой стишок похож скорее на плагиат, чем на творческую переработку. Что-то такое с детства знакомое, только там не дракон, а монетка фигурировала...

— Эх, трудно придумать что-то новое!

Всё сказали поэты

Еще до меня.

Все чувства воспеты

Еще до меня.

Повторяться обидно —

И ясно одно:

Очевидно,

Молчать суждено.

— О! — подняла брови Флоренс. — Кто это?

— Алекс Батлер, — с некоторой меланхолией в голосе ответил ареолог. — Студент второго курса.

— Это ты уже тогда такой мудрый был?

— Да, мудр был, как царь Соломон, — ареолог усмехнулся, — и понимал, что жизнь дается в наказание. Жизнь — недуг... Все наши дороги кончаются тупиками... Не рассчитывай на взаимность... дут страданий — самый правильный путь... И прочее в том же духе. Правда, потом это прошло.

— А стихи сочинять действительно перестал?

— Стихи! — фыркнул Алекс. — Разве это стиха? Так, рифмованные строчки. Да нет, терзать бумагу я перестал гораздо позже. Я, Фло, слишком влюбчивый был, вечно в каких-то страданиях, переживаниях вечно в себе копался — вот и изливал душу на бумаге. Но и это прошло...

Флоренс искоса взглянула на Алекса Батлера — на его щеки, покрытые рыжеватой марсианской пылью» на поджатую нижнюю губу — и промолчала. И подумала, что они все-таки очень мало знают друг о друге. Каждый — «вещь в себе», черная дыра, и видишь только внешнюю оболочку, только первый, наружный слой, а вот что там, внутри... Каждый — сам по себе. Остров. Планета. Ведь и она не скажет им, что когда-то травилась снотворным. От несчастной любви. И что первым у нее был вовсе не Саймон. «Но и это прошло», — мысленно повторила она слова Алекса Батлера и перевела взгляд на плывущую навстречу равнину.