Книга Слепой. Первое дело Слепого. Проект "Ванга" - Андрей Воронин

Ванная, туалет, кладовка и даже встроенный шкаф в прихожей также подверглись осмотру; поскольку свет с улицы туда не проникал, человек включил цилиндрический карманный фонарь. На полочке в ванной стоял стакан с двумя зубными щетками, красной и синей; рядом на алюминиевом блюдце устроились бритвенный прибор и старый, наполовину истершийся помазок с костяной ручкой. Луч фонарика на некоторое время задержался на этих предметах; человек поднял руку, в которой держал нож, и рассеянно потер внешней стороной запястья шершавый, колючий подбородок. Он немного постоял на пороге ванной, словно и впрямь раздумывая, не побриться ли ему, раз подвернулся такой удобный случай. На самом деле он ни о чем не думал, а просто ждал, когда заложенная в него программа справится с последствиями очередного незначительного сбоя. Затем он вздрогнул, будто проснувшись, отвел луч фонаря от полочки под зеркалом и вышел из ванной.

Покончив с осмотром квартиры, человек убрал нож в карман, прихватил стоявшую у дверей спальни сумку и направился в кабинет. Здесь он без колебаний сел за рабочий стол, положил на край включенный фонарик, придвинул к себе системный блок компьютера и, вооружившись отверткой, снял боковую стенку. Через минуту жесткий диск, хранивший огромное количество весьма любопытной информации, был снят и бесцеремонно, как ненужный хлам, брошен в сумку. Отодвинув в сторону выпотрошенный жестяной корпус, человек принялся один за другим опустошать ящики письменного стола. Затем очередь дошла до полок; пригоршни разрозненных дискет и стопки плоских пластмассовых коробок с компакт-дисками сыпались в кривую беззубую пасть открытой сумки.

Забирать папки с бумагами человек не стал: он знал, что они не содержат в себе ничего важного. А если бы и содержали, таскать всю эту кучу макулатуры на себе не было никакой необходимости…

Собрав все, что нужно было собрать, человек вынул из сумки пятилитровую пластиковую бутыль и щедро расплескал по кабинету ее содержимое. В воздухе густо запахло бензином. Отставив в сторону пустую емкость, он присел на корточки и двумя руками осторожно вынул из сумки объемистый полиэтиленовый пакет. Положил его под стол, поближе к компьютеру, прямо в быстро испаряющуюся бензиновую лужу, после чего подхватил с пола изрядно полегчавшую сумку и, не оглядываясь, даже не потрудившись запереть за собой дверь, вышел из квартиры.

Оказавшись на улице, человек пересек пустынный, как обратная сторона Луны, ярко освещенный проспект, свернул в боковой проезд и направился к стоявшему у самого перекрестка автомобилю. Не оглядываясь по сторонам, все еще двигаясь по заданной траектории, как выпущенный из орудийного дула снаряд, он открыл заднюю дверь, опустился на сиденье и замер, глядя прямо перед собой, прямой, как ручка от швабры, и такой же безучастный. Давно не мытые руки с грязными ногтями мирно улеглись поверх сумки, которую он поставил на колени, свет горевшего на проспекте фонаря двумя острыми искорками отражался в неподвижных зрачках.

Сидевший за рулем массивный мужчина с бритым, сужающимся кверху, как пуля, черепом повернул к нему малоподвижное лицо с тяжелой челюстью и коротким приплюснутым носом. Из угла его широкого тонкогубого рта свисала незажженная сигарета, глаза прятались в тенях, заполнявших глубокие глазные впадины под выступающими, как у неандертальца, надбровными дугами.

– Как сходил? – поинтересовался он.

Человек на заднем сиденье не ответил. Он даже не взглянул на водителя, его неподвижный взгляд был мертво зафиксирован на фонаре, что горел рядом с домом, из которого он только что вышел. Этот дом был прекрасно виден с того места, где стояла машина.

– Ты с кем разговариваешь? – с ярко выраженным украинским акцентом спросил у водителя сидевший рядом с ним толстяк. Ощущавшийся в салоне запах чеснока многократно усилился, стоило лишь ему открыть рот.

– Фу ты черт, – сказал водитель. – Никак не привыкну.

Перекинув через спинку сиденья длинную руку, он запустил ее в стоящую на коленях у пассажира сумку, наугад порылся там, бренча дискетами и пластиковыми коробками с компакт-дисками, и, нащупав увесистую металлическую блямбу винчестера, удовлетворенно кивнул.

– Кажись, нормально. Нож!

Повинуясь резкому, повелительному тону, пассажир механическим движением сунул руку в карман пиджака, достал оттуда нож и отдал его водителю. Тот со щелчком открыл лезвие, внимательно его осмотрел и, неопределенно дернув мощным покатым плечом, бросил нож в ящичек под приборной панелью. То, что на лезвии не осталось следов крови, могло означать только одно: в квартире никого не было.

– Молодец, чистая работа, – похвалил водитель. – А теперь – спать!

Человек на заднем сиденье, так и не шелохнувшись и не издав ни звука, закрыл глаза и задышал медленно и ровно.

– Ну и зря, – благоухая чесноком, рассудительно сказал толстяк. – Пускай бы поглядел. Вместо телевизора.

– Перебьется, – проворчал бритоголовый, доставая из внутреннего кармана пиджака портативную рацию.

– Он-то перебьется, – сказал толстяк. – А вот если там, – он кивнул на видневшийся в отдалении старый сталинский дом, – что не так, кто переделывать пойдет? Его ты теперь долго не добудишься.

– А что там может быть не так? – возразил водитель. – Ты что, Хохол, не веришь в… как это?.. в силу разума?

– Верю, верю, – проворчал тот, кого водитель назвал Хохлом. – А только в народе говорят: доверяй, но проверяй.

– Ты это хозяину расскажи, – посоветовал бритоголовый водитель и, прекращая дебаты, большим пальцем нажал кнопку вызова на корпусе рации.

Одно из выходивших на проспект окон на шестом этаже старого дома озарилось изнутри мрачной красно-оранжевой вспышкой. В следующее мгновение вихрь стеклянных осколков и обломков дерева и штукатурки фонтаном брызнул наружу вместе с тугой струей дымного пламени, в уши ударил плотный грохот мощного взрыва, и машину ощутимо качнуло на амортизаторах. Стекла продолжали сыпаться по всему фасаду; разбитый взрывной волной фонарь погас, повсюду выли и улюлюкали сирены автомобильных сигнализаций, в выбитых окнах начал загораться свет; из четырех окон квартиры на шестом этаже, где только что прогремел взрыв, уже выбивались языки набирающего силу пожара.

– Ну вот, – сказал бритоголовый водитель, спокойно запуская двигатель, – видишь, все в ажуре. А ты – не так, не так… Что значит высшее образование! На полном автопилоте сделал все как надо!

Он тронул машину с места, вырулил на озаренный пляшущими оранжевыми отблесками проспект и, неторопливо прокатившись мимо растревоженного взрывом дома, где набирал силу пожар, прибавил газу.

* * *

Проводив посетителя, Грабовский закурил и откинулся на спинку кресла. Рука сама собой протянулась к тумбе стола и, отыскав внутри графин и стопку, проделала все необходимые манипуляции. В приемные часы графин всегда стоял именно там, в тумбе: какой-нибудь нервный клиент во время сеанса мог захотеть пить, и тогда непременно вышла бы неловкость.

Борис Григорьевич вовсе не был алкоголиком, который, наплевав на все, напивается в рабочее время. Он любил крепко выпить и хорошо закусить, но происходило это по вечерам и в нерабочие дни, которые у него хоть и редко, но все же случались. В часы приема посетителей он пил совсем немного – граммов по тридцать после каждого сеанса. Употребляемая в строго отмеренных, мизерных дозах, как змеиный яд, водка не пьянила, не туманила сознание, а, наоборот, бодрила, помогала оставаться собранным и не ослаблять внимания. Кроме того, рюмка водки и сигарета, выкуренная после того, как очередной посетитель покидал кабинет, позволяли Борису Григорьевичу выкинуть клиента из головы вместе со всеми его проблемами, чтобы надлежащим образом встретить следующего, кто переступит порог.