Книга Детство Левы - Борис Минаев

Многие дети сидят под домашним арестом и ничего ведь, не умирают. Даже больше того, вообще никуда идти не хотят. А зачем, спрашивается? Дома у них телевизор, видео, компьютер, музыкальный центр и даже может быть игровая приставка «Сега».

Ну, а мы — даже представить себе не могли день без гулянья. Как это? Не выйти во двор? Не походить по родным лужам? Стыдясь самого себя, из-за занавески наблюдать, как люди чертят классики, разбивают битой горку пятаков или не дай бог затевают слона?

…Да ведь и никакой бытовой техники у наших родителей пока ещё не имелось.

Телевизор и то был чёрно-белый. А так ещё мог быть приёмник трёхпрограммный. Магнитофон «Маяк». Утюг, может быть, электрический на шнуре. Проигрыватель «Юность» с пластинками.

Для полноценного отдыха, прямо скажем, маловато. Да и появились эти вещи как-то неожиданно. Родители ещё не успели к ним привыкнуть. Трогать их руками практически не разрешали.

Приходилось сидеть дома и ничего не трогать руками. По телевизору днём показывали таблицы для настройки изображения.

Поэтому порой мы изобретали довольно странные способы проводить время.

Итак, мама ушла на работу и оставила меня под домашним арестом. От этого я немедленно почувствовал себя опять маленьким. Когда из дому выходить нельзя, а дома делать совершенно нечего.

…Я лёг на диван и стал представлять, как бывало прежде, разные чудеса на обоях, сощурив изо всех сил один глаз. От такого усиленного сощуривания, как известно, узоры на обоях должны расплываться и превращаться в дурацкие лица, фигурки животных, дворцы и пистолеты. Но они не хотели превращаться и только обиженно мигали в ответ.

Тогда я решил поправить своё здоровье и пошёл на кухню. Намазав кусок чёрного хлеба толстым слоем горчицы, посыпав его перцем и солью и налив стакан холодной воды, я с вожделением съел свой любимый фирменный бутерброд (секрет которого открыл ещё, кажется, во втором классе) и залил его обжигающий и в то же время чудесный вкус холодной водой из под крана.

Затем я опять лёг на диван и стал прислушиваться к своему животу. Живот удовлетворённо бурчал и булькал. Горчица и перец, как всем известно, вызывают весёлое покалывание в мозгах. Теперь мне стало окончательно ясно, что я — это действительно я, но только вот одиночество какое-то не моё. Раньше оно было сладким, тёплым и уютным. Теперь меня окружало холодноватое и круглое одиночество совершенно без углов и пещер. Но ничего — подумал я — нет худа без добра. Это даже интересно — попробовать сделать так же, как раньше.

…Для начала я решил попринимать позы, которые казались мне прежде верхом блаженства. Например, я залез головой под диван и стал дышать в темноте. Потом просто лёг на пол лицом вниз. Потом встал на диван головой, а ноги задрал на стену.

Но ничего не помогало. Квартира была по-прежнему как не моя, нахохлившаяся и чужая. Действие первого бутерброда таким образом прошло и я решил попробовать действие второго. Оно, как всем известно, всегда значительно меньше первого. Неокрепший детский организм довольно восприимчив к действию горчицы и перца, но быстро привыкает к нему. Я взял больше горчицы, больше перца и соли, но меньше хлеба и стал есть. Взгляд мой упал на приготовленный заранее стакан холодной воды из-под крана. И тут я всё понял.

Я понял, чего мне не хватало в моём домашнем аресте. Я включил на полную громкость радиоточку, которая передавал оперу Мусоргского «Хованщина» и запрыгал от радости.

…Стакан воды!

Пустив на кухне из крана небольшую тоненькую струйку и быстро дожевав второй бутерброд — я открыл дверь на балкон и вышел в прохладное свежее пространство. Всё было просто прекрасно. Шумел далёкий трамвай. По улице скучно шли какие-то люди. Крыши домов расплывались в мареве жаркого дня. Чего здесь не хватало — это как раз меня. И воды.

Выплеснув первый стакан, я внимательно проследил за его прозрачным полётом. Одного стакана явно было недостаточно.

Я быстро перешёл на литровую банку.

С банкой дело пошло гораздо лучше. Вода летела до земли так долго, что успевала рассыпаться на десятки или даже сотни красиво блестевших капель.

Наконец мне надоело бегать на кухню, и я решил принести на балкон целое ведро.

Из ведра немного пролилось на пол, но это было ничего, я бросил сверху грязную тряпку, как иногда делала мама, когда проливала что-то на кухне, и вытер трудовой пот со лба.

Воду я выливал по следующей системе.

Если по улице шёл прохожий, я просто выплескивал банку и вновь садился на корточки, чтобы меня не было видно. Куда летит вода и попала ли она в цель, я уже узнать не мог из-за конспирации. Если прохожий при этом начинал вопить, сидеть надо было долго, минут пять. Или хотя бы три.

Правда, балкон наш находился не над самым тротуаром, а так, в некотором отдалении… Между домом и тротуаром ещё была полоска земли с кустиками. Так что попасть на асфальт можно было только как следует пристрелявшись.

Но вскоре я пристрелялся.

Для этого мне потребовался ковшик с длинной ручкой. С помощью этого неплохого рычага удавалось попасть водой даже на проезжую часть.

Одно было плохо — приходилось бегать с ведром. Сначала я наливал по полведра, потом перешёл на целое. Грязная тряпка уже плохо закрывала лужу на полу. Луж вообще становилось всё больше. Но это как раз было хорошо. Хорошо было быть мокрым, грязным, наполненным водой. Солнце поднималось всё выше над городом. Оно светило своими пыльными лучами прямо в мои глаза.

Вода струилась вокруг. Вся квартира окончательно превратилась в водный мир. Казалось, что вскоре здесь запрыгают лягушки и заскачут жуки-плавунцы. Хлюпанье тряпки, грохот вёдер, звон наливаемой воды, противный звук скользкой руки о мокрое стекло — эти звуки наполняли моё сердце.

Я настолько разошёлся, что решил налить полную ванну воды, полные тазы и кастрюли, чтобы не бегать туда-сюда. Вся посуда теперь стояла на полу. Вода журчала изо всех кранов. А я кричал сверху обалдевшим прохожим:

— Что? Жарко! А вот я вам!..

Наконец я решил поливать прохожих из шланга. Почему-то мне показалось, что шланг у папы есть. Я вынул всё из-под ванны — папину старую гирю, какие-то тазики и грязные коробочки, потом начал рыскать по прихожей и по кухне, но шланг всё никак не находился. Тогда я стал кричать из другого окна Колупаеву, который шлялся во дворе без дела и видимо поджидал меня:

— Колупаев! У тебя шланг есть?

— Что?

— Шланг есть?

— Что?

— Дед Пихто! Шланг у тебя есть длинный резиновый? Глухая тетеря!

— Сам ты шланг! — обиделся Колупаев.

…И в этот момент в дверь позвонили.

Несколько секунд, а может и минут, я стоял как громом поражённый. Никто не мог прийти в это время. Кроме, конечно, разбойников и убийц.