Книга Любовь в отсутствие любви - Эндрю Норман Уилсон

— Надо было продать компанию, когда началось слияние. — Ричелдис села на своего любимого конька. О Саймоне она могла говорить часами. — Но, когда ему предложили остаться управляющим, он, конечно, не мог устоять. К тому же ему не хотелось бросать отцовское дело. Но он так загружен, так загружен… Он чуть ли не каждый день мотается в Сити. А последние две недели сам разбирает почту. Вернувшись из Парижа, он уволил секретаршу, а ведь не все документы можно отдавать в машбюро.

— Зачем же он тогда ее уволил?

— Так получилось. Рут Джолли оказалась не лучшим его приобретением. Представляешь, она смылась в отпуск как раз тогда, когда Саймон уехал в Париж, а когда он вернулся, ни с того ни с сего положила ему на стол заявление об уходе. Впрочем, он не слишком расстроился. Даже сказал, что лучшей возможности от нее избавиться трудно было представить — секретарша она была никакая. Как ни позвонишь Саймону на работу, каждый раз нарываешься на автоответчик. Ну и за что, спрашивается, ей платить?

— Но что-то же она все-таки делала.

— Как я понимаю, в основном красоту наводила. И как это вы оказались в Париже в одно время? Живительное совпадение. Жаль, что ты не пришла тогда с ними пообедать. Монику в больших дозах воспринимать тяжеловато.

— Да ладно тебе. — Почему-то их разговоры всегда рано или поздно сворачивали на одну и ту же тему. — Она мила и вполне счастлива. Похоже, семейные радости ее совсем не привлекают.

— Все зависит от того, что считать счастьем, — возразила Ричелдис. — Что у нее есть-то? Она, когда сюда приезжает, не отходит от детей.

— Так это от чужих. Ты себе можешь представить ее в роли матери? Да ее квартира для этого просто не предусмотрена.

— Странная она… Неприкаянная какая-то… Но, Бел, не может же она прожить так всю жизнь.

— Может.

— Душа у меня из-за нее не на месте. Ей-то не скажешь, конечно, но, по-моему, это патология. Между прочим, ты не заметила, как у нее стал портиться характер? С ней очень трудно стало разговаривать. Она, что, совсем ни с кем не общается? А чем же она занимается целыми днями?

— Русским.

— Шутишь? Неужели у нее кто-то есть?

— Русским языком занимается.

— Уф… А я-то было размечталась, что она себе какого-нибудь красавца славянина откопала. А что? С нее станется. Она, часом, не в разведке работает?

— Какой славянин, какая разведка! Она ж у нас скромница. Ей бы в монашки податься, а ты говоришь «шпионка».

— Бел, ты же не хочешь сказать, что она ни разу…

Предполагаемая девственность Моники была запретной темой, которая, тем не менее, то и дело всплывала в их разговорах. Они, как им казалось, могли понять любые отклонения, но невинность казалась им чем-то неприличным. Особенно в их возрасте.

— Откуда я знаю… Из нее слова лишнего не вытянешь… А со стороны смотришь — вроде такая умница, так во всем разбирается… У вас с ней, кстати, много общего, Рич… А я так, сбоку припека.

— Жалко ее, такая красота пропадает.

— Иногда ты меня просто поражаешь. Ну с чего ты взяла, что пропадает. В конце концов, можно прекрасно прожить и без секса.

— Ты с ума сошла! — Ричелдис расхохоталась. — Как же без этого? Зачем же морить себя голодом?

У Белинды рот приоткрылся от удивления, но Рич этого не заметила. Леди Мейсон была в полной растерянности. Она считала, что Саймона потянуло на сторону из-за охлаждения супружеских отношений, а оказывается, никаким охлаждением и не пахнет. Во всяком случае, со стороны подруги.

— У тебя такой вид, будто я сказала что-то неприличное, — запоздало спохватилась Ричелдис.

— Нет-нет, — неуверенно ответила Белинда. — Меня этим не проймешь. Странно, что ты до сих пор придаешь постели такое значение. Даже образцовые пары, подолгу живя в браке, незаметно расползаются по разным комнатам, это происходит как-то само собой.

— И все они несчастны.

— По-моему, ты не права. Некоторые люди по натуре одиночки. Моника из них. Я уверена.

— Может быть, но так не должно быть. Ладно, пошли, а то Саймон будет волноваться. — Ричелдис заторопилась по сужающейся тропинке обратно к дому.

Взгляд леди Мейсон последовал за ней. Нелепая шляпка смешно подпрыгивала на макушке подруги, удаляющейся в заросли боярышника и шиповника. Она не оглядывалась, уверенная, что Белинда идет следом, и, улыбаясь своим мыслям, думала о том, как ей, Ричелдис, повезло в жизни — удивительно, чертовски, невероятно повезло.

Из проигрывателя лилась мелодия Бартока,[32]наполняя комнату прозрачной грустью. Откуда она взялась? Может, потому что подступал понедельник — опять придется идти на работу, облачаться в костюм, совать голову в галстучную петлю, делать умное лицо… Саймон держал на коленях аудиторский отчет, до которого с пятницы никак не доходили руки. Цифры сливались у него перед глазами. Он никак не мог сосредоточиться на отчетах о продажах, надоевшие за неделю таблицы раздражали. Надо было заняться этим еще в прошлые выходные. Но тогда в доме было полно народа. Шум, гам, суета… Вместо того чтобы наконец разделаться с цифрами, доделать расчеты с прибылью за прошлый квартал, он занялся вычислениями, не имеющими никакого отношения к делу. Оказалось, что с пятницы прошел пятьдесят один час. Неужели нельзя было выкроить время, чтобы прочитать все документы? Но когда он вернулся из Лондона в пятницу вечером, сразу пришлось ехать в Блетчли встречать детей. Потом — ужин, приправленный скопившимися новостями. На следующий день прикатила Белинда со своим Жюлем. Тот еще типчик! Саймон, хоть и был слегка простужен, раскрыл в гостиной все окна, чтобы хоть немного выветрилась одуряющая смесь крепкого табака и совершенно возмутительного одеколона, от которой першило в горле и постоянно хотелось чихать. А эти сороки? Они же не умолкали ни на минуту! Белинду словно прорвало — она безостановочно трещала про Оукеры и вспоминала общих знакомых. Скукотища зубодробительная. В воскресенье он возился в саду. Потом приперся чертов братец с тещей. Совсем сдала Мадж в последнее время. Разве что рассказчицей осталась превосходной. Если, конечно, не теряла мысль, как это с ней все чаще случалось, и не начинала заговариваться. Похоже, Бартлу воспоминания о викторианских временах тоже нравились больше, чем болтовня Ричелдис и Белинды. Как ни странно, прервать ее удавалось только Мадж.

Эмма с Томасом непристойно хихикали, когда бабушка начинала повторять все по десятому разу. Саймону подумалось, что надо бы уделять им побольше времени. Они совершенно не приспособлены к жизни, варятся в собственном соку, с ровесниками общаться не умеют, совершенно дикие, как зверьки какие-то. Спросишь их, как дела в школе, — натыкаешься либо на глупый смех, либо на гробовое молчание. В такие минуты ему казалось, что это не его дети, что у него не могли родиться такие волчата, но после приходило раскаяние и самоедство.