Книга Черная богиня - Михаил Зайцев

Состояние глубокого пофигизма сошло на нет, едва Игнат увидел заголовок передовицы завтрашних «Московских тайн». Бомж, торгующий газетами, разложил свой товар на прилавке закрытого привокзального буфета. Игнат шел мимо, повернул голову, считал с таблички, озаглавленной «Часы работы буфета-столовой», неутешительные для голодного желудка цифры, скользнул машинально взглядом по бомжу, по его газетному товару и остолбенел. «Жертва маньяка», или Кто задушил сыщика Овечкина?" — так была озаглавлена передовица завтрашних «Тайн». Он купил ее и стал читать.

В первый раз Игнат пробежал глазами передовицу, стоя у билетных касс. Смешно, нелепо и глупо. Однако подсознательно Игнат надеялся отыскать в статье ответ на поставленный в заголовке вопрос. Естественно, «кто» задушил Овечкина, газета не сообщала. Статья вообще оказалась путаной, замороченной и невнятной. Из первого прочтения Игнат уяснил лишь факт утечки в печатный орган некоторых весьма второстепенных подробностей позавчерашнего убийства. Сообщалось название книги, найденной возле трупа, имя ее автора и зачем-то краткое содержание. Где задушили Овечкина, журналистка скорее всего не знала, зато она знала, каким делом занимался сотрудник фирмы «Самохин и брат» Д. Овечкин, и напоминала читателям про убийство магната Шумилова, про которое она же, журналистка по фамилии Кривошеева с инициалами И.А., уже написала однажды передовую статью и которое до сих пор остается нераскрытым.

Вторично, вдумчиво и внимательно, Сергач проштудировал газетный текст, сидя на лавке в вагоне электрички. Владея отрывочной информацией касательно убийства Овечкина, журналистка по фамилии Кривошеева слишком много домысливала, присочиняла, и из подтекста ее статьи следовало, что в смерти Димы заинтересованы какие-то темные политические силы, каковые также виновны и в смерти предпринимателя Шумилова. Перед глазами у Игната был красноречивый пример того, как буйная фантазия, лишенная опоры на факты, уводит несомненно умного человека в сторону, чрезвычайно далекую от действительности.

«Вот черт! Жрать охота, лучше бы на вокзале чего съестного прикупил, чем эту никчемную газетенку», — подумал Игнат, проглядывая мельком заголовки прочих статей и заметок.

Перелистав «никчемную газетенку», Игнат аккуратно ее сложил, многократно перегнув, и спрятал во внутреннем кармане куртки, а совсем уж никчемным рекламным листком-вкладышем, смяв его в комок, обтер засохшую глину с грязных после марш-броска через стройплощадку ботинок.

Игнат внял совету господина Самохина лишь отчасти. Ехать до конечной и ночевать на пригородном вокзале, а то и на платформе, ему не улыбалось. К чему такие сложности, ежели вспомнилось подходящее место для ночевки вне пределов города, гораздо более спокойное, чем железнодорожная станция, а о нескольких часах покоя и одиночества мечталось сейчас больше всего на свете.

Прошлой теплой осенью Сергач ездил, помнится, в Подмосковье «на шашлыки» с друзьями. Так случилось, что по дороге к приятельской даче сломался старик «жигуль» с четырьмя любителями жаренной на углях свинины и водки на свежем воздухе. Автомобильный мотор категорически отказался крутить колеса на энном километре загородного шоссе в смутно знакомых Игнату местах. Где-то здесь, совсем рядом, юный пионер Сергач провел лето во времена оны в пионерском лагере. Друзья-приятели задымили сигаретами, заговорили на нецензурном языке автослесарей и отмахнулись от Сергача, когда он испросил разрешения погулять-побродить по окрестностям. Мол, делай что хочешь, иди куда заблагорассудится, только не мешай. Игнат пошел вдоль шоссе и через полчаса разыскал «свой» пионерлагерь. Подивился безлюдности и сохранности пустых бараков, кирпичного двухэтажного административного здания и деревянной трибуны. Давно заброшенный лагерь находился в стороне от деревень и поселков. Подмосковная пацанва заглядывала сюда редко, и далее битья окон хулиганские детские забавы не заходили. А на грунтовку, ведущую от шоссе, наверное, во время летнего памятного урагана 1998 года свалилась огромная береза, и ее бело-черный подгнивший ствол шлагбаумом перегородил единственный подъездной путь к лагерю так, что моторизованное хулиганье не имело возможности совершать набеги на территорию былого летнего отдыха пионеров.

Минут двадцать Игнат гулял по бывшему лагерю, отдавшись во власть сопливой ностальгии, затем вернулся к «Жигулям» и мгновенно был послан ошалевшими от авторемонтных работ приятелями на ближайшую (километр ходу) железнодорожную станцию за сигаретами. Прогулявшись до станции и обратно. Игнат от скуки начал сочинять детективный роман, в котором главный герой бежит из Москвы и скрывается от полчищ врагов в обветшалом пионерлагере. Разве он мог тогда, прошлой осенью, вообразить, что не пройдет и года, как самому придется оказаться в шкуре вымышленного героя-беглеца?..

На захолустной пригородной платформе с интригующим названием «Каюк» помимо Игната сошли двое парней с длинными волосами, в клешах и с одной на двоих гитарой да тетка с характерным баулом торговки вещевого рынка. До чего же странные и, прямо скажем, диковатые названия населенных пунктов и железнодорожных станций встречаются в Подмосковье. Вот, например, на Дмитровском направлении есть поселок Габо. Что за «габо» такое, откуда взялось это слово? «Каюк» хотя бы понятно. Каюк означает конец. Кранты, финиш, абзац. И живут, оказывается, в этом самом Каюке люди-каючане.

Длинноволосые парни и тетка с баулом, как только отъехала электричка, перебрались через пути и пошли на свет одиноких окон, желтеющих недалеко, в той стороне, откуда доносился ленивый собачий лай. Игнат еще долго слышал бренчание гитары за спиной, идя в другую сторону, в темноту, ориентируясь на шум автомобильных моторов.

Через пять минут Игнат вышел к шоссе. Черная лента автострады уходила вдаль и, казалось, не имела ни конца, ни начала. Но это только казалось. Поверни направо — и рано или поздно дойдешь до Москвы, сверни налево — и минут через сорок доковыляешь до ухабистой дорожки, перегороженной рухнувшей березой-шлагбаумом, ведущей к бывшему пионерлагерю.

Игнат свернул налево.

Мимо промчалась черная громада грузовика. И спустя секунду ослепшие от яркого света фар глаза, едва прозрев, заметили новое световое двоеточие на горизонте. Радужные огоньки, быстро приближаясь, высветили фигуру одинокого ночного путника, бредущего вдоль обочины, мигнули, раздался визг тормозов. Продолговатая ядовито-красная иномарка, поравнявшись с Игнатом, остановилась. Опустилось стекло в автомобильной дверце, из комфортабельного салона высунулась коротко стриженная лобастая голова.

— Слышь, земляк, откуда здесь позвонить можно? — спросила голова.

— Позвонить?! — переспросил Игнат. Вопрос, вполне уместный на центральной московской улице и совершенно идиотский в чистом поле, на ночном пригородном шоссе, немного обескураживал.

— Слышь, земляк, в Москву срочно звякнуть нужно. Мобильники, слышь, не фурычат, паскуды. Ретрансляторы, слышь, вокруг всей Москвы понавтыкали, а в этом, мать их за ногу, районе ни хера сотовая связь не работает! Ты, мужик, местный? Ты не знаешь, где тута почта или еще чего, откуда в город звонят? До зарезу нужно звякнуть, слышь, а?