Книга Тайны Питтсбурга - Майкл Чабон

— Пап, я познакомился с одной девушкой.

Он допил тоник.

— Почему у тебя такое лицо? — спросил я.

— А каким оно может быть, после знакомства с Клер? Извини, Арт.

— За что?

— Ну, должен признаться, что я… я больше тебе не доверяю. Ты стал очень странным молодым человеком.

— Папа…

— Во время нашей последней встречи ты разговаривал как безумец. Что за чепуху ты нес? Мне было очень неприятно слышать твои речи. Я был потрясен.

Мой отец умел делать такое лицо, будто готов разрыдаться и прилагает титанические усилия, чтобы не пустить слезу, и я всегда попадался на эту уловку. Я начал тихо плакать, жуя кусок влажной булки.

— Папа…

— Я не знаю, что и думать. Я, конечно, люблю тебя, но сам посуди: чем ты занимаешься этим летом? Работаешь в смехотворном книжном магазине? Не могу поверить, что ты доволен такой работой.

— Папа.

На этот раз он серьезно расстроил меня. Я начал икать и всхлипывать, и люди за другими столами оборачивались, чтобы посмотреть, как представительный отец спокойно разговаривает со своим плохо причесанным сыном, заливающимся слезами. Опустив меня до уровня маленького мальчика и показав мне, как низко я пал в его глазах, он смягчился и заговорил так, будто я только что разбил свой велосипед или получил взбучку в школе, а он осторожно заклеивает пластырем мои раны.

— Так что ты там говорил о своей девушке?

— Ох, папа, — вздохнул я.

Официант принес наш ужин, и я еще немного поплакал, и мы почти не разговаривали, пока он не спросил, не хочу ли я уйти. Потом мы ехали вниз на дребезжащем фуникулере, а я наблюдал за тем, как лишались таинственности огни офисных зданий в деловом районе города. Отец положил было руку мне на плечо, но быстро ее убрал.

— Тебе она наверняка не понравится, пап. Тебе не нравятся все, с кем я знаком, и всё, чем я занимаюсь этим летом.

— Да, наверное, — признал мой отец.

— Расставшись с тобой, я поеду к ней и буду с ней спать, — заявил я.

Кабинка резко остановилась, и от этого рывка мне стало нехорошо, и отец сказал, что он не удивлен.

10. Секс и насилие

Заканчивался июнь. Джейн Беллвезер по-прежнему оставалась в Нью-Мексико. Кливленду за все это время она позвонила один раз. И то для того только, чтобы сказать, что между ними все кончено. Кливленд тогда спросил ее: «Это в какой раз, девятый или десятый?» К двадцать девятому июня мы с Флокс прочно укрепились в состоянии, которое она, — по моему разумению, несколько преждевременно — называла любовью. Хотя я и сам подумывал о том же и даже однажды от начала до конца прослушал песню «Ты меня зацепила», думая: «Попался!»

Флокс стала приходить ко мне на Террасу каждый вечер, когда я возвращался с работы, и мы сидели на ступенях, курили, иногда марихуану, или пили текилу, жуя ломтики лайма и слизывая соль с рук друг друга. Однажды на небо выплыла какая-то особенно полная, разжиревшая луна, которая висела у самого горизонта, словно беспутство и лень мешали ей подняться выше. Мы были под кайфом. Темная башня церкви в романском стиле выделялась на фоне лунного диска четким силуэтом. Сухие ветки мертвого дерева тянулись и льнули к ней, создавая подходящий фон для фильма про вампиров. Я сказал об этом Флокс. Она прижалась ко мне, и я услышал, как стучат ее зубы.

— Чего ты боишься? — спросил я.

— Не знаю. Вампиры такие красивые, — ответила она.

В следующее наше свидание она битый час горько рыдала, потому что Артур был с ней груб на работе и сказал, будто в клетчатом платье она выглядит толстой.

— Я знаю, он ревнует ко мне, — говорила она. — Арт, я знаю, что он тебя хочет.

— Брось, — возразил я. — Это ты ему нравишься.

— Арт! — вскинулась она. — Слушай меня, и хватит обращаться со мной как с ребенком. Я знаю, что он тебя хочет! Он хочет секса с тобой. Извращенного секса с моим Артишоком! — Такое прозвище она мне дала.

— Флокс, скажи, что ты имеешь против геев? Мне нравятся все геи, с которыми я был знаком, особенно Артур. Они хорошие ребята.

— Конечно хорошие. И сплошь красавцы. Какая жалость, что это всего лишь кучка жалких педиков! Некоторые из них даже красивее меня.

Я стал тут же это отрицать.

Двадцать девятого июня, в день, когда Флокс сказала, что любит меня и что Дэниел был дураком с уродливым фиолетовым пенисом, так что о нем я могу больше не волноваться, под желтым светом на моем крыльце она прочитала мне отрывок из «Истории О». (Когда-то давно, еще до смерти моей матери, я прочитал этот роман, обнаружив его среди маминых книжек, но так и не смог понять. Меня возбудили только сцены с описанием более-менее традиционного секса. То, что касалось плеток, масок и пирсинга, я счел обескураживающим, экзотическим и неприемлемым.) Флокс, в зеленой мини-юбке, под которой не было трусиков, уселась с книжкой у стены, прислонясь к кирпичам спиной и подтянув к груди коленки. Я был шокирован, обнаружив, насколько вредна эта мастерски написанная книга. Мысль о том, что это любимое произведение Флокс, меня обеспокоила. Тем не менее я возбудился от звуков ее голоса и испытал эрекцию, которую не смог скрывать. Она, оседлав мои бедра, выпустила возбуждение наружу и избавила от него меня, а потом и себя, не переставая читать.

— Это было прекрасно, — промолвила она, устав читать.

— Я хочу проводить тебя домой, — сказал я и протянул Флокс ее свитер.

— Я хочу остаться с тобой.

— Лучше я провожу тебя домой.

— Артур, я тебя люблю, — выдохнула она.

— Я отказываюсь хлестать тебя плеткой, — ответил я.

Она рассмеялась и назвала меня глупым мальчиком. Как сказал бы на это мой отец, так оно и было.

На следующий вечер мы с Кливлендом и Артуром напились и решили поехать в летний дом семьи Кливленда, севернее Нью-Йорка. Втроем. Пока мы еще не нагрузились, Артур начал язвить по поводу Флокс. В тот вечер он выглядел потрясающе: загорелый, в бирюзовом хлопчатобумажном свитере, который опасно подчеркивал цвет его голубых глаз. Он сказал, что Флокс чокнутая (тут он улыбнулся) и что она сведет с ума и меня (еще одна улыбка).

— Ты же сам меня с ней свел, — напомнил я.

— Правильно, — согласился он.

Он читал на испанском пока еще не переведенную книгу Гарсии Маркеса и процитировал мне ужасный эпиграф, который его впечатлил:

— «Любовь подобна соколиной охоте». Не правда ли, точное описание, Кливленд?

— Никогда не сравнивай любовь ни с чем, — ответил Кливленд. — Она ни на что не похожа.

Я уже давно заметил за Артуром привычку каждые пять минут посматривать на часы. На задворках его сознания всегда существовал какой-то план, какой-то маршрут на весь вечер, который он открывал нам постепенно — не более одного шага за раз. В тот вечер он особенно часто поглядывал на свое запястье, а Кливленд, как обычно, подтрунивал над этим. Похоже, то была игра, в которую они играли долгие годы. Артур бросал быстрый взгляд на часы, а Кливленд спрашивал: «Ну и который час?» Через пять минут Артур снова косился на циферблат, а Кливленд снова задавал тот же вопрос, выставляя Артура идиотом. Это повторялось снова и снова, и с каждым разом Артур краснел все гуще, пока не рассмеялся и не заявил, что должен идти.