Книга Тайны Питтсбурга - Майкл Чабон

— Аминь, — подвел итог я. — А что еще с тобой было?

— Так… Я была панком, подружкой байкера, швеей, ученицей подготовительной школы и кем-то вроде домохозяйки, хотя замуж не выходила. Вот замужем я ни разу не была.

— Ты была швеей?

— Я шью как ангел.

— Что будешь делать дальше? — спросил я, подумав, что рискую, задавая слишком прямые вопросы.

— Понятия не имею, — легко ответила она. — Наверное, узнаю, что такое разбитое сердце.

— Ха, — выдал я.

Тем вечером я ехал в деловую часть города на автобусе, непривычно пустом. Сидел в самом последнем ряду. Над спинкой переднего сиденья я увидел облако дыма, окутавшее голову шофера.

— Эй, водитель, — окрикнул я. — Можно мне тоже закурить?

— А можно я докурю? — откликнулся он.

— Я вас люблю, — сказал я.

В большом шикарном холле отеля «Дюкен» — в деловом центре, где некоторые мужчины вроде моего отца все еще носят фетровые шляпы, — по-прежнему можно постричься, прибегнуть к услугам чистильщика обуви, купить программу бегов и карамельки «Тутси ролл».[30]В детстве, когда мы приезжали в Питтсбург навестить родственников матери, я думал, что этот отель построили специально для моего отца, который опоздал с рождением лет на сорок. Он любил, чтобы по утрам спортивные странички ему приносили на подносе вместе с чашечкой кофе и чтобы в баре девушки-лоточницы торговали вразнос сигаретами «Лаки страйк» и «Филип Моррис Коммандер». Во многом человек современных взглядов, он, когда дело касалось музыки, шляп и отелей, оглядывался на времена Великой депрессии, не признавая ничего, кроме Бенни Гудмана, заломленных полей и «Дюкена».

Дверь в его номер была не заперта. Я толкнул ее и нашел своего отца сидящим в кресле возле окна и разговаривающим по телефону. Я постарался войти с шумом, чтобы он мог прервать разговор, не предназначенный для моих ушей. Но он махнул мне рукой, чуть сморщил губы, посмотрев на меня, и как ни в чем не бывало продолжил беседу. Я слушал его невнятные ответы и пытался догадаться, с кем он разговаривает.

— Хорошо, хорошо, — сказал он. — Слушай, только что вошел Арти. Да-да, он шикарно выглядит. Конечно, я передам ему привет. Договорились. Триста семьдесят пять. Договорились. До завтра. До свидания.

— Дядюшка Ленни, — предположил я.

— Он приглашает тебя на обед.

— Я терпеть не могу тетушку Элейн.

— Он тоже. Боже мой, Арт, твои волосы — ты выглядишь ужасно. Дать тебе денег на расческу?

— Нет, спасибо, папа. Я смастерю ее сам. Из подручных материалов. Ты прекрасно выглядишь.

— Дела идут хорошо.

— А.

Мы оба нахмурились. Я никогда не знал, как отвечать на его заявление о том, что дела идут хорошо. Оно всегда звучало так, словно он радостно извещал, что застраховал свою жизнь на огромную сумму, а меня сделал получателем страховки.

Потом мы сошлись на том, что голодны, спустились вниз на тяжелом старинном лифте и вышли на улицу. Надвигалась гроза, по Смитфилд-стрит носились большие грязные обрывки газет и пластиковые крышки от бумажных стаканов с застрявшими в них соломинками. Мы перешли мост, переброшенный от Смитфилд-стрит в Саут-Сайд, и отец напомнил мне, как пятнадцать лет назад, когда мы переезжали этот мост на машине, я поразил его, по собственному почину произнеся по буквам слово «Мононгахила».[31]

— Ты был умным мальчиком, — заметил он.

— И что только со мной случилось? — поддразнил я и засмеялся.

Он засмеялся тоже:

— Действительно!

Я решил спросить его о Кливленде, хотя знал, что Кливленд не знаком с моим отцом. Вряд ли такая важная фигура, как мой отец, когда-либо слышала о Кливленде, который, скорее всего, был на посылках у семьи Стерн. Я редко спрашивал отца о работе и очень не любил это делать.

— Пап, — начал я, стараясь выглядеть безразличным и полностью поглощенным обмакиванием кусочка французского хлеба в огромную миску с супом из омаров. — Ты знаешь кого-нибудь из ребят, работающих на дядюшку Ленни?

— Знаю? — переспросил он. — Я был приглашен на свадьбу к большей их половине. Даже танцевал с их женами.

— Ну да. Я имел в виду тех, кто ниже по рангу.

— А что? Ты кого-то знаешь? Кого-то из ребят? — Он выглядел раздраженным. — Где это, интересно, ты болтаешься, если встречаешь таких парней?

— Боже, да мало ли где… На концертах Питтсбургского симфонического, в Институте Карнеги, в опере, на факультете экономики — ты сам знаешь.

— Послушай меня, — начал он. Его без того розовое лицо постепенно наливалось кровью. — Ты всегда открыто заявлял о своем пренебрежении к делу, которым занимается твоя семья. Мы говорим о людях, у которых нет твоего и моего образования, но которые всю свою жизнь провели в тяжких трудах. У них есть жены и дети, и они зарабатывают деньги, чтобы принести их в свои семьи, своим женам и детям. А теперь оказывается, что ты, мистер Знайка, якшаешься с панками? Жадными ничтожными уродцами, которые отдают свои деньги другим жадным ничтожным уродцам?

— Ладно, пап, ладно. Я не якшаюсь ни с кем из обезьян дядюшки Ленни. Я просто спросил, знаешь ли ты их.

— К счастью, нет, — ответил он предельно сухо.

Мы замолчали. Я отвел взгляд. Из окон ресторана, где мы сидели, самого дорогого в Питтсбурге, открывался вид на огни делового центра, темную развилку в месте слияния рек и, на другом берегу, стадион, освещенный для вечернего матча. Пару минут я размышлял о старых играх с мячом.[32]

Мой отец был бухгалтером клана Маджио (Бехштейны, подобно Стернам и всем еврейским мафиозным семьям, порастеряв прежнее влияние, были поглощены). Он также выступал посредником, связующим звеном между важными людьми в столице и в Питтсбурге. Поездки в Питтсбург были для него развлечением в той же мере, что и бизнесом. Он познакомился с моей матерью во время свадьбы на Беличьем Холме и приобрел здесь много родственников. Он хорошо знал безумную систему кольцевых автострад, улочки этого города, пригороды и поля для игры в гольф, был давним поклонником хоккейной команды «Пираты». Когда я был еще крохой, мы сотни раз ходили на стадионы «Форбс-Филд» и «Три реки». В тот день, когда я записал в свою книжку счет всех девяти подач, не сделав ни одной ошибки, он купил мне в магазине Кауфмана игрушек на двести долларов. Гораздо больше, чем мне хотелось.