Книга Последний переход - Всеволод Глуховцев

А тут и грянула война. Когда она закончилась, все уже вроде бы другое было вокруг – эти четыре военных года прошлись по белу свету, как будто сорок лет. Изменилась жизнь. И трудная она была, голодная и радостная сразу: теперь только поднапрячься, заживем!.. И вот когда проблески нормальной жизни начали появляться, кто-то неожиданно обнаружил, что до озера Зираткуль стало невозможно добраться: оно точно само спряталось в тайге, местность вокруг него кружила путников. Сперва не очень в это поверилось, но вскоре все убедились, что так оно и есть, – проклятые чудеса длятся и длятся. Поговорили о том; начальству, правда, не стали докладывать.

Но оказалось, что мудрое начальство всё помнит. Вскоре в Метеле появилась группа людей, назвавшихся учёными, прибывшими сюда для поиска какой-то руды… Местные быстро поняли, что на руду «геологам» наплевать. Они осторожненько расспрашивали о довоенных делах, а после, уединившись на одной поляне, что-то вполголоса обсуждали, разглядывая множество бумаг, тыча в них пальцами и надолго задумываясь над некоторыми… Стоит ли говорить, что подсмотрел сие тайное совещание не кто иной, как Трунов.

А потом «геологи» ушли к Зираткулю и пропали – как не было их.

На долгие годы наступило затишье. Озеро Зираткуль продолжало оставаться заколдованным местом: жители привыкли, а наверху как бы не замечали. Негласное табу окружило деревню Метелю и её окрестности.

Время текло – и трудности, кажись, преодолели, да и радость как-то сама собой незаметно растворилась, пошли будни, дети взрослели, взрослые старели, и нынче, если и вспоминали ту давнюю историю с Пацюком, то в порядке курьеза. Год за годом – вот уж и война стала позабываться, кое-кто помер, а молодежь не очень-то в этой глухомани задерживалась, норовила разбежаться по большим городам… Деревня постепенно пустела. Пепелище Пацюкова дома давно поросло травой, печку еще до войны шустрый народец растаскал на кирпичи, и на том месте образовался пустырь.

ГЛАВА 7

Всего этого, в деталях и тонкостях, Клавдия Макаровна знать, конечно, не могла: когда произошла эта история, она еще и в школу не ходила. Но об этом она слышала, и ту осеннюю смуту помнила, да и дальнейшее оживило воспоминания тех, кто произошедшее знал хорошо, в подробностях, и уже тогда забыть стало нельзя…

Павел усмехнулся, допил молоко и отставил пустой стакан от себя.

– Лихо, Клавдия Макаровна, – признался он. – Так здорово вы это рассказали, что о дальнейшем можно, в общем-то, не спрашивать. И так все ясно, что у вас тут начало твориться.

– Да уж… начало, да все не кончится, – Клавдия Макаровна улыбнулась.

– Проклятое место? – улыбнулся Егор тоже.

– А вот и судите сами, проклятое, али нет…

Первые проблески аномальных явлений обозначились лет через пятнадцать после войны, и провозвестником их сделался… кто бы вы думали? Да тот же самый Колька Трунов! Постаревший, облезлый, облысевший, но так и не сделавшийся Николаем Петровичем, а до седин оставшийся Колькой, запросто прошедший через лихолетье.

После войны он пристрастился шляться с ружьишком по окрестностям, хотя стрелок и охотник был никудышный – из тех, что стреляют в ворону, а попадают в корову… И вот однажды, под исход весны (или начало лета) пошел он в лес без особой цели, дурака повалять. Пошел рано, с рассветом, а не прошло и двух часов, как прибежал обратно, сам не свой, глаза вытаращены, остатки волос дыбом.

– В чем дело? – кинулись к нему односельчане.

– Видел я его! Встретил в лесу! – выпалил Колька.

– Да кого?! – так и обомлели все.

Что ответил Колька, наверное, уже ясно. Увидел он в лесу того самого проклятого колдуна, Патока, который наделал такого шороху в деревне много лет назад.

Ну, верить или не верить пустобреху Трунову?.. Решили все же послушать. И выяснилось, что видел он сущий вздор.

Он шел лесной тропкой, вышел на полянку и на обратной ее стороне, у опушки, вдруг заметил человека, который с удивительным проворством нырнул в заросли, только ветви елей качнулись. Несколько секунд, не более! – но бот за эти мгновения, по спине да по затылку Колька признал в мгновенно сгинувшем субъекте Пацкжа. Это так потрясло Трунова, что он в панике кинулся бежать, уже ни о чем не думая и напрочь позабыв о своем ружье.

Но время-то теперь было не то, что до войны. Тыща девятьсот шестьдесят второй от Рождества Христова год стоял на дворе… Молодежь подняла старого бездельника на смех. Колька взбеленился, покрыл умников матом и ринулся за поддержкой к фельдшеру Петру Фомичу, случайно оказавшемуся среди слушателей.

– Фомич! – возопил он. – Сказки им! Ты ж ученый человек, помнишь, что тут было в тридцать шестом!.. Скажи этим раздолбаям…

– А где ты его видел? – спросил фельдшер.

Колька горячо объяснил, где. Петр Фомич подумал, расправил седые усы, усмехнулся.

– Все может быть, – сказал он.

Однако молодые скептики не верили. Особенно изощрялся один студент, прибывший на каникулы к деду с бабкой… И чтобы доказать глупость подобных выдумок, он вызвался завтра пойти в лес, в то самое место, откуда, как заяц от орла, рванул Колька. Петр Фомич покачал головой и сказал, что лучше бы этого не делать, но студент и его высмеял. И наутро пошел! И больше никто и никогда его не видел.

Вот тогда-то поднялся в деревне дым коромыслом. Срочно собрали народ на поиски студента, отправились искать, прочесывали лес, кричали, колотили палками по стволам, чтобы самим не потеряться – да все без толку.

Ясное дело, сообщили в милицию. Но там эту новость выслушали если и с сочувствием, то уж точно без душевного трепета: в тайге каждый год народу пропадает – печальное дело. Да и сами метелинцы это знали не хуже милицейских… Но каким-то обостренным, особым чутьем они уловили именно в этом случае зловещий знак начала новых неприятностей.

И не ошиблись.

Очень скоро они заметили по ночам одну странную вещь: неспокойно вели себя дворовые собаки. Они тревожно бегали на привязи, выли – не лаяли, а выли! И вой был тоскливый, как по мертвецу. И заметили, что они, псы, норовили потом забиться в свои будки и выли оттуда как бы в смертном страхе. И вот страх этот передавался другим животным. Начинали мычать в хлеву коровы, истерично блеяла мелкая живность, даже птицы, и те, кудахтали, гоготали – Содом и Гоморра, в общем.

И погода, и природа, черт возьми, и они как с цепи сорвались. Пойдет человек в лес – как вдруг вокруг него угрожающе зашумят, начнут раскачиваться деревья, тянут ветви, как руки, к прохожему, и только в нескольких метрах от пего, а дальше – ровным счетом ничего, тишь, гладь да Божья благодать.

Или ни с того ни с сего рванет ветер по сельской улице, сорвет с крыши плохо прибитый лист железа – и летит он, корявый, со зловещим грохотом: ему и по башке кому-то угодить – плевое дело.