Книга Желанная и вероломная - Хизер Грэм

Келли еще не видела его в такой ярости. Непонятно почему, на глаза ее снова навернулись слезы. Она выбивается из сил, чтобы помочь врагу, а этот проклятый враг и пальцем не желает пошевелить, чтобы помочь ей!

«Пусть уходит, — сердито подумала она. — Пусть уходит И попадает в руки северян».

— Делайте что хотите, полковник. Я умываю руки.

— Ага, значит, теперь вам безразлично, схватят меня или нет?!

Она снова резко обернулась:

— В данный момент, полковник, я бы сама надела на вас наручники!

Он холодно усмехнулся:

— Никогда. Уж вам-то, черт возьми, мадам, хорошо известно, что» как бы я ни был слаб, всегда могу помериться силами с одним-двумя, а то и с тремя янки. И думаю, миссис Майклсон, одна из причин, по которой вы так упорно старались выставить вон вашего наглого капитана-янки — того самого, который будет любить вас до конца своих дней, — последние слова он произнес каким-то странным тоном, не то с горечью, не то с насмешкой, — заключается в том, что вы отлично понимаете: ему со мной не тягаться!

— Какая самонадеянность! — воскликнула Келли. — Скажите спасибо за то, что я не напустила на вас всю армию северян!

— Армии северян поблизости больше нет.

— Ну, здесь еще осталось довольно много солдат.

— Скажите уж честно, что вы испугались за жизнь своего приятеля, — поддразнил ее он.

— Просто я не желаю, чтобы в моем доме валялись трупы, — отрезала она.

— Ах, это преданное, доброе сердечко! — съязвил он.

— Он мог бы заколоть вас на месте.

— Вряд ли.

— Надо же! Как вы гордитесь своей удалью, сэр!

— Я уже давно ничем не горжусь, миссис Майклсон. Я слишком долго был на войне и участвовал чуть ли не в каждой битве. И даже когда был тяжело ранен, то, прежде чем потерять сознание, уложил немало врагов, — устало проговорил он. — И вовсе не горжусь этим, я сыт по горло, миссис Майклсон. Но я остался жив, я офицер, и я нужен своей армии. Маловероятно, чтобы кто-то смог одолеть меня в одиночку. Да вы и сами знаете. Не выдав мятежника, вы спасли жизнь своему приятелю.

— Вы не просто самоуверенны, вы невыносимы, — отозвалась Келли, не желая продолжать этот разговор. — Делайте что хотите! — заявила она. — Видимо, мне придется дрожать от страха за всю армию северян, как только вы выйдете за порог этого дома.

Она снова направилась на кухню.

Не успела она дойти до двери, как на ее плечо опустилась тяжелая рука и он развернул ее лицом к себе.

— Так хочешь ты, чтобы я ушел, или не хочешь? — Глаза Камерона потемнели, цвет их стал почти кобальтовым.

Девушка вырвалась из его рук.

— Да… Нет… Нет, не хочу. Я устала от смерти и боли. И видит Бог, не хочу, чтобы ваша смерть была на моей совести!

— А как насчет тех, кого я могу убить впоследствии? — спросил он.

Келли тяжело вздохнула, глядя ему в глаза, как громом пораженная его вопросом. Боже милостивый, кто придумал этот кошмар, называемый войной!

— Значит; жизнь одного мятежника сейчас вам дороже жизней десятков янки, а? — тихо проговорил он.

Келли нервно сглотнула, не отводя глаз от его стального взгляда.

— Делайте что хотите, полковник, — повторила она.

Он покачал головой.

— Нет, я хочу поступить так, как хочется тебе, — настойчиво повторил он.

Черт бы его побрал! Он опять стоял слишком близко. И, вспомнив о недавнем поцелуе, она пришла в смятение. Ей не хотелось привязываться к нему, и уж конечно, не хотелось снова — очутиться в его объятиях и испытать неожиданное всепоглощающее желание, горячей волной вздымавшееся в ней. Но больше всего она боялась в него влюбиться.

— Что вы имеете в виду? — нахмурившись, спросила она.

— Я хочу, чтобы ты сама сделала выбор, сама решила, остаться мне или уйти. Не забудь, что с обеих сторон потери исчисляются тысячами. А до конца войны погибнут еще тысячи, десятки тысяч!

— Прекратите! — в ужасе воскликнула она, напуганная решимостью, сквозившей в его взгляде.

Камерон снова приблизился к ней. Ей следовало бы пуститься наутек, но она словно приросла к месту. Приподняв ладонью ее подбородок, он поймал встревоженный взгляд.

— Выбор за тобой.

Боже, как близко он стоит! Так близко, что хочется забыть обо всем на свете.

Она отступила и выпалила:

— Я не хочу, чтобы ты умер.

— У тебя в доме?

— При чем тут мой дом?! — Потеряв терпение, она выругалась, изо всех сил сжав кулаки. — Потому что ты больше не незнакомец. Не просто один из многих.

Не отводя от нее взгляда, он ждал, что она скажет дальше.

— Ладно, потому что ты мне небезразличен, — призналась она, но как только он шагнул к ней, выбросила вперед руку, преградив ему путь. — Я не хочу твоей смерти и не хочу, чтобы ты приближался ко мне. Понимаешь?

Он задумчиво улыбнулся, как будто удивляясь превратностям судьбы.

— Да, пожалуй, понимаю.

К ее удивлению, он направился в кухню. Спустя мгновение оттуда раздалось звяканье посуды.

Дэниел мыл тарелки, не обращая внимания на то, что она, стоя в дверях, наблюдала за ним.

— Вы… наелись? — спросила Келли.

— Да, спасибо, наелся, — отозвался Камерон. — Кстати, не забыть бы, что моя тарелка так и осталась стоять на полу. — Он очень сноровисто управлялся с посудой.

— Судя по всему, вам приходилось помогать по хозяйству, — удивилась она.

Он взглянул в ее сторону, но ничего не сказал.

— Наверное, вы выросли в большой семье. Пожалуй, на плантации. И могу поклясться, у вас было немало рабов…

— Должен вас разочаровать, — прервал ее Дэниел. — В семье я младший. Рабами владеет Джесс, мой старший братянки. Вернее, владел, — поправился он.

— Значит, у вас на плантации больше нет рабов?

— Это плантация Джесса — по крайней мере главная усадьба. Но негры там все еще есть, большая часть их осталась. Просто они больше не рабы.

— Джесс освободил их?

— Мы освободили их, все трое. Джесс тогда пришел домой на побывку, и, учитывая, что сам он янки и в тот момент пребывание его в Виргинии было весьма нежелательным, мы решили урегулировать семейные дела. Но не спешите хвалить нас, миссис Майклсон. Ничего особенного не произошло. Мы освободили своих людей, потому что могли себе позволить платить им за работу. Впрочем, неизвестно еще, что будет с освобожденными неграми к концу войны. Дальнейшая судьба некоторых из них вызывает беспокойство.

— Интересно, почему?