Книга Патриот - Алексей Анатольевич Навальный

а сегодня таскает чемодан за одним из самых радикальных сторонников новой власти.

Несомненно, я был одним из тех счастливчиков, для которых СССР развалился без потрясений. Если бы мой отец служил в те годы не в Подмосковье, а в Баку, Нагорном Карабахе, Абхазии или одной из Балтийских республик, всё это выглядело бы совсем иначе. Все копившиеся годами противостояния вспыхнули, вылившись в конфликты и даже войну. Вдруг выяснилось, что армяне и азербайджанцы ненавидят друг друга настолько, что вот уже воюют, грузины и абхазы — не милые соседи, сидящие за одним столом, а люди, выгоняющие друг друга из домов. Обо всём этом постоянно писали, детально объясняя глубокие причины происходящего. Впрочем, каждая страна объясняла их по-своему. Но из Москвы всё это вместе казалось какой-то дичью: вот сумасшедшие, что они вдруг воевать начали? Столько лет жили рядом «дружной многонациональной семьёй советских народов», а тут натурально режут друг друга из-за какой-то ерунды. Безусловно, это было совершенно эгоистичное и даже невежественное рассуждение человека, которому просто повезло оказаться там, где нет ни войны, ни национального конфликта, а только столичная погоня за деньгами. Невозможно было поставить себя на место армян или азербайджанцев, да и не хотелось совсем.

По таким же эгоистическим соображениям единственной межнациональной проблемой, интересовавшей меня, была проблема русских. Они внезапно стали крупнейшим разделённым народом Европы. Мне довольно легко было провести мысленный эксперимент: вот моего отца отправляют служить в 14-ю армию, расквартированную на территории Молдавии, и я внезапно становлюсь частью русскоязычного меньшинства. Я как минимум точно был бы недоволен внезапной переменой и тем, что я стал «меньшинством».

Политические процессы в бывших советских республиках сулили выгоду тем, кто стоял на националистических позициях, — процесс совершенно естественный и характерный для распада любой империи. Хочешь, чтобы твоя партия получила больше голосов, — заручись поддержкой избирателей, сказав что-то вроде: «Русские оккупанты, пошли вон с нашей земли, возвращайтесь в свою Москву!» Не то чтобы все вокруг оказались реальными русофобами, просто СССР так долго подавлял любые проявления национализма, мороча всем голову лицемерной чушью про дружбу народов и «пятнадцать республик — пятнадцать сестёр», что маятник не мог не качнуться в обратную сторону. Национализм стал моден и популярен. Годы централизации и управления из Москвы обернулись тотальным неприятием всего, что казалось имперским наследием: мол, мы наконец-то освободились от диктата России, а все, кто у нас ориентируется на неё, — пятая колонна и враги.

В этом и заключалась геополитическая катастрофа, которую, впрочем, все осознали гораздо позже. Новое российское руководство, в котором на третьих и четвёртых ролях сидели Путин и такие, как он, абсолютно игнорировало проблему русских, оставшихся за пределами страны. Это всё было «политической повесткой ГКЧП», а если ГКЧП говорит, что это проблема, то мы должны говорить, что такой проблемы не существует. Огромное количество конфликтов можно было бы предотвратить и много судеб спасти, если бы тогдашнее российское правительство предложило простейшие программы по возвращению русских на территорию России. Понятно, что откуда-нибудь из более богатых стран Балтии никто бы особо не поехал, там нужны были другие подходы, но на недоуменные восклицания живущих в Узбекистане, Киргизии и многих других республиках — «А мы-то теперь что, нам-то теперь что делать?» — надо было как-то отвечать. Поразительно, что даже сейчас, когда тема «русофобии» и ущемления русских стала чуть ли не главным пунктом кремлёвской повестки, это по-прежнему голая лицемерная риторика, за которой не стоит никаких действий. Человек, родившийся в русской семье за пределами России, с ума сойдёт в борьбе с бюрократической машиной, прежде чем получит гражданство собственной страны. Я лично ещё в 2008 году написал законопроект, по которому любой, у кого среди предков есть русский или представитель другого коренного народа России, получает российское гражданство автоматически, просто предъявив любой документ, в котором обозначена национальность, например свидетельство о рождении дедушки или бабушки. В принципе, ничего особенно революционного — аналог законов, существующих в Германии или в Израиле.

Тем не менее ни этот законопроект, ни десятки аналогичных не были приняты. Действующая власть предпочитает бесконечно трясти картой «ущемлённых русских», но не готова делать ничего, чтобы им помочь. Предположим, Россия 91-го была слишком бедна для этого. Но в России 2000–2020-го денег было так много, что уж проблему русских за границей точно можно было бы решить, где-то финансируя русские школы и поддерживая русский язык, а где-то попросту переселяя людей обратно на родину.

Описывая все драматические события того времени, я должен признаться, что при всей их судьбоносности в реальной моей жизни они занимали второе, а может быть, даже и третье место. На первом месте тогда были личные проблемы, среди которых главная была, конечно, «поступить».

Концепция обязательного поступления в институт — столп российского и советского образования и воспитания, классовый признак в обществе, демонстративно утверждавшем всеобщее равенство. Ты поступил — значит, ты умный, хорошо учился, у тебя, скорее всего, приличная семья. Не поступил — ты дурак. Ко времени моего поступления вуз начал давать отсрочку от армии, и появилась новая социальная норма для мальчика: поступил в институт — получил отсрочку, не поступил — пошёл служить, а значит, точно дурак.

Советское общество, весьма лицемерно воспевавшее человека труда, на самом деле очень чётко проводило линию, согласно которой люди с высшим образованием были первым сортом, а без него — вторым. Скорее всего, это делалось для того, чтобы мотивировать всех членов общества, независимо от происхождения, получать высшее образование. Идея неплохая. На каждой стене и в каждом учебнике написан рецепт успеха: «Учиться, учиться и учиться, как завещал великий Ленин». Хочешь социальную лестницу, чтобы выбиться в первый сорт, — учись. Положительный герой любого советского фильма — заводской рабочий, который ходит в вечернюю школу или вечерний институт.

На практике это работало не очень. Долгосрочным последствием стало катастрофическое падение престижа любых профессий, связанных с физическим трудом, в том числе очень высококвалифицированных. Профессионально-техническое образование маргинализовывалось и подвергалось унижениям. «ПТУшник», то есть учащийся профессионально-технического училища, стал синонимом двоечника. Совершенно нормальным считалось, когда учитель говорил ученику: «Ты, Петров, оболтус, и дорога тебе только в ПТУ» — и контекст фразы подразумевал, что, став водопроводчиком, электриком или рабочим на заводе, Петров присоединится к армии лузеров и алкоголиков, лишённых в жизни любых перспектив.

Всё это приводило к огромному давлению на школьников. Не поступить было страшно. Это означало клеймо позора: «А вы слышали? Её сын не поступил!» — «Да вы что, не может быть! А казался таким толковым мальчиком».

В моей семье, помешанной на образовании, давление было двойное. Мать, как я уже писал, закончила престижный тогда Московский