Книга Наши нравы - Константин Михайлович Станюкович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он не договорил. Он был настолько джентльмен, что вовремя остановился.
— На дочери бывшего целовальника, хотел ты сказать?
— Да, я хотел.
— Мотивы очень простые. У нас нет состояния.
— Но разве ты получаешь недостаточно?
— Много ли я получаю? Каких-нибудь десять тысяч, и то всеми правдами и неправдами! — усмехнулся Борис. — Я принужден был принять предложение Егорова — такого же плута, как Леонтьев — и сделаться членом правления какого-то подозрительного общества. А эта должность, сам знаешь, мне не нравится. И то везде кричат, что мы, чиновники, пользуемся синекурами ради влияния… В этом ведь есть доля правды…
— Но, однако же… Эта женитьба, разве это лучше?..
— Я не говорю. — лучше, но по крайней мере она даст мне возможность не делать тех уступок, которые приходится делать теперь, и позволит мне не дискредитировать своего положения в будущем.
Кривский седел молча, повесив голову.
— Мне кажется, папа, ты слишком исключительно смотришь на вещи и забываешь, что в наше время власть без состояния ставит себя в очень затруднительное положение. Ей поневоле приходится считаться с разными проходимцами, и не только считаться, но и быть у них нередко в руках… К несчастию, примеров немало, скандальных процессов довольно, а скандальных слухов еще более. Все это дискредитирует значение власти, и, конечно, не тебе защищать подобный порядок вещей. С тех пор как мы обнищали, власть сама перестала быть действительной властью. Она нередко покорный слуга людей капитала… Все это ты хорошо сам знаешь…
— Я это знаю, мне очень грустно, что это так, но жениться на дочери Леонтьева… Это как хочешь… Поднимется такой говор…
— Напрасно ты так думаешь. Все будут завидовать, и, наконец, папа, ты забыл дух времени. Мы живем не в дореформенные времена. У нас крестьян больше нет. Нам остается на выбор — или идти на компромиссы, или вовсе сойти со сцены… Другого выбора нет. Надо примириться с фактом, каков он есть. Положим, Леонтьев — партия не блестящая в твоем смысле, но ведь будущее за Леонтьевыми, а не за нами, если мы вовремя не воспользуемся положением. Что ты на это скажешь?
Борис Сергеевич продолжал в том же тоне. Он говорил спокойно, уверенно, не горячась, обставляя свою речь солидными аргументами для доказательства, что человеку, желающему не остаться в тени или не кончить скандальным процессом, необходимо состояние. Оно одно развязывает руки и дает власти необходимую свободу действий. Появление в жизни нового элемента, тех новых людей, людей наживы и капитала, которые заставляли старика Кривского часто задумываться, по мнению сына совершенно естественное последствие крестьянской реформы. Игнорировать факта нельзя. Он есть и, следовательно, надо только приурочиться к нему. Наконец и обособленность сословий — анахронизм.
— Женись ты на дочери Леонтьева — это было бы скверно, а если бы женился я, то это было бы только практично… Жизнь, папа, далеко ушла вперед от старых понятий. Я подаю руку таким людям, которым ты, конечно, руки не подашь. Voilà où nous en sommes![17]
Старик слушал эту снисходительно прочитанную ему лекцию о духе времени с глубокой тоской. Каждое слово сына тяжелым ударом отзывалось в его сердце, но в то же время он, если не совсем понимал, то чувствовал, что сын до некоторой степени прав… Власть без состояния — полувласть. Он вспомнил, как часто ему самому приходится прибегать к просьбам о пособии; он вспомнил, как чуть было он сам не принял предложения быть почетным директором одного предприятия с огромным гонораром — и что мог он сказать теперь сыну?
Борис был честолюбив, — отец это знал, — и метил далеко. Женитьба эта, если только она состоится, будет крупным шагом на пути к блестящей карьере. Огромное состояние, которое он получит, позволит ему не прибегать к посторонней службе, которая во всяком случае бросает неблаговидную тень. Чем отпарировать эту неотразимую логику сына? Сказать, что можно сделать карьеру без средств? Положим, он сделает ее; но разве Борис не укажет на массу затруднений? Разве он может теперь жить на жалованье, которое получает, без частной службы! И, наконец, как много блеска придает состояние служебной карьере!.. От какого-нибудь приема иногда зависит многое…
«Он прав! Но зачем же он прав?» — думал Сергей Александрович, внимательно слушая сына.
— Я раньше не счел необходимым говорить с тобой об этом деле и спросить твоего совета, — продолжал Борис, — потому что дело еще не выяснилось, по теперь Леонтьев, кажется, очень доволен.
— А она… эта девушка?..
— С ней я еще не говорил… Она, конечно, будет рада.
— Порядочная девушка?..
— Да, держит себя хорошо… Ты, папа, не беспокойся… Леонтьев слишком умный мужик, чтобы не понять своего права навестить тебя не более раза в год. Жена его — глупая, забитая женщина, тоже не стеснит тебя, так что с этой стороны ты можешь быть совершенно спокоен…
Выходило как будто даже очень хорошо. Но старик все молчал и не выказывал никакого удовольствия. Миллион приданого, конечно, имел значение, но… но дочь целовальника, того самого Саввы, которого он приказал раз высечь…
Борис искоса поглядывал на отца и точно понимал, что происходит в душе старика. Он улыбнулся и заметил:
— Кстати… у нас уже лежит представление о Леонтьеве. Его, вероятно, произведут на днях в действительные статские советники.
— Это за какие же заслуги?
— Их много: он пожертвовал пятьдесят тысяч на дела благотворения… На днях еще он препроводил двадцать пять тысяч в пользу приютов, ну и…
— И генерал? — перебил, прищуриваясь, Кривский, — будет в одном чине с тобой?
— В одном…
Наступила пауза.
— У Леонтьевой, папа, кандидатов много… не один я… Граф Ландскрон, говорят, хочет сделать предложение…
— Граф Ландскрон, родственник шведских королей?
— Да…
Опять помолчали.
— Так как ты посоветуешь? — наконец спросил Борис.
Его превосходительство тихо покачал головой и, как-то грустно улыбаясь, произнес:
— Что мне советовать?.. Делайте как знаете… Мы разно глядим на вещи, но… я… я не препятствую тебе… Только об одном прошу… не делай ты из своего («позора», — вертелось на языке у его превосходительства)… не делай ты из своего бракосочетания парада… Пожалуй, Леонтьев захочет весь город созвать любоваться. Надеюсь, этого не будет?
— Если бы бракосочетание, как ты говоришь, и случилось, то, разумеется, не в Петербурге, — ответил Борис.
— То-то!.. — промолвил старик.
Оба чувствовали, что больше им говорить не о чем. И отцу и сыну было неловко после
