Книга Другие животные - Анастасия Юрьевна Попандопуло

на следующий день все и началось.

— Дорогие жители нашего города — говорила в микрофон с трибуны, установленной на ступенях, крупная дама, ответственная за культурно-массовые мероприятия, — Сегодня мы распахиваем двери нашего вернисажа. В уютных залах вы сможете насладиться копиями бессмертных полотен знаменитых живописцев прошлого, а наши замечательные экскурсоводы помогут вам не только сориентироваться на выставке, но и прочитают лекции о жизни и творчестве некоторых мастеров. Особые залы мы выделили двум замечательным живописцам, представителям Москвы и Санкт-Петербурга — Валентина Серову и Василию Кандинскому. Приглашаем вас на наше мероприятие. Ура!

И площадь интеллигентно закричала: «Ура». И Фрося, которая, разумеется, тоже пришла поддержать подругу, закричала вместе со всеми. В Доме офицеров, где проходил вернисаж, было тепло и уютно. Пахло пирожками, что не удивительно. Фрося считала само собой разумеющимся, что доме настоящего офицера, всегда должны быть свежие, горячие пирожки. А вот что было непривычно, так это обилие света. После пасмурной и холодной улицы он буквально ослеплял. Если немного отвлечься, можно было даже представить, что за окнами лето. Фроська аккуратно засунула вязаную шапку в рукав комбинезона, сняла теплые сапожки, и, сгрузив это все милой тетеньке в гардероб, двинулась по лестнице на второй этаж. Всюду висели копии полотен, толпилась публика, важно сидели на обитых красным плюшем стульях серьезные смотрители. В Актовом зале показывали документальный фильм «Подмосковье — важная точка на карте Русской живописи», а в двух боковых залах расположились особые экспозиции: слева Надежда Сергеевна — высокая худая женщина в очках и крупных стеклянных бусах представляла Валентина Александровича Серова, а справа расположилась Виолетта с Василием Васильевичем Кандинским. Обе хозяйки стояли у дверей в свои залы и ревниво следили друг за другом.

— Виолетта, привет! — кинулась к подруге коза. — Ну, давай быстрей рассказывай мне все про Василия Васильевича! Смотри, какой большой блокнот для записей мне дала бабушка.

Фрося вытащила из сумочки действительно внушительный экземпляр, с ярко-желтыми страницами и позолоченной обложкой.

— Класс! — ахнула лосиха, — Такой блокнот достоин, великой памяти Кандинского. Ты пока проходи внутрь. Посмотри экспозицию, почитай информацию на стендах, а лекция начнется в три часа.

Коза протопала внутрь и стала бродить между стоек. Публики было не очень много. Два дедушки, вооруженные очками, тетрадями и иллюстрированными альбомами «В. В. Кандинский» внимательно изучали стойку с биографией автора. Парень и девушка в одинаковых клетчатых рубашках обсуждали «Импровизацию 107». Их речь пестрела специальными терминами. «Художники, или студенты» — решила Фроська. Еще была женщина средних лет в красном свитере, мужчина с острой бородкой, и подросток, Андрюшиного возраста, в огромных кроссовках. Козу он совершенно поразил. Мальчик, глядя на картины, вскрикивал, всхлипывал, смеялся. «Либо сумасшедший, либо гений» — сделала вывод Ефа, и решила, на всякий случай держаться поближе. Такие неординарные личности ее всегда привлекали. К трем часам подтянули мы — семья, с нами прибыл Иван Иванович с Розочкой и Тамарой Александровной, а так же Лялик. Все расселись на скамейках посреди зала, Виолетта притушила свет, включила проектор и начала лекцию, посвященную первому этапу творческого пути Василия Кандинского. Андрюша потом сказал, что было очень интересно, а кто не понял — тот малообразованная мелюзга. Возможно. Очень возможно. Фрося даже не стала с ним спорить ни по одному из пунктов. Скорее всего, в этот раз он был прав. Коза видела, в каком потрясении выходили взрослые после лекции. Старички с альбомами так долго трясли копытце Виолетте, что Ефка боялась, как бы не оторвали. А гениальный мальчик плакал от восхищения, совершенно никого не стесняясь, и только приговаривал, что «вот это жизнь, вот это настоящее искусство». Виолетта тоже была очень довольна. Она пошла провожать свою аудиторию до самых дверей. И вот там… она увидела, как из соседнего лектория, посвященного Серову выходит, нет, выливается толпа народа. Люди шли потоком, даже не понятно было, как они могли поместиться таком небольшом зале. Может быть стоя? Лосиха потрясенно застыла на пороге. Ее триумф превращался в тыкву.

— Пойдем, — потянул ее за рукав бархатной курточки Лялик. — Что с тобой?

— Ты это видел? — обернулась к нему невеста, — Бедный Василий Васильевич! Как он, наверное, разочаровался во мне. Не смогла привлечь публику, заинтересовать! — губка лосихи затряслась, из глаз покатились слезы.

— Подожди! — кинулся ее утешать Лялик. — Мы все виноваты. Нужна реклама. Кандинский просто не на слуху. Серова знают больше, но это исправимо. Пойдем.

На следующее утро все было готово к продвижению Василия Васильевича. У входа в Дом офицеров в двубортном пальто шоколадного цвета, длинном белом шерстяном шарфе и черном берете стоял лось. В передних копытах у него был большой плакат: «Кандинский — наше все!». Рядом суетилась девочка и серенькая кудрявая козочка. Они раздавали исписанные от руки листочки, расхваливающие экспозицию художника и приглашающие посетить в три часа лекцию. Уже внутри на ошарашенных любителей искусства нападала другая коза — белая с рыжей челкой. Она хватала людей за руки и пыталась насильно затащить в зал к Виолетте. Однако, несмотря на все усилия, а может быть благодаря им, кто знает, к началу лекции в зале находились все те же вчерашние дедушки, женщина в красном свитере, пара художников (а может студентов), дяденька с бородой и чувствительный мальчик. Виолетта смахнула слезу, погасила свет и начала второй доклад — о зрелом периоде в живописи Василия Васильевича Кандинского. Постепенно, она увлеклась, как увлекалась всегда, говоря о своем кумире, забыла печали и разочарования, и лекция полетела на крыльях вдохновения и любви к искусству. Это был успех! В конце зрители долго аплодировали и благодарили за замечательный вечер. Виолетта, приободрилась и снова пошла провожать свою публику к выходу. Огромная толпа вытекла из зала Серова.

Ночью лосихе приснился Василий Васильевич. Он плакал. Слезы текли из-под пенсне прямо на белый крахмальный воротничок. В руках он мял автопортрет. Виолетта проснулась в холодном поту. Надо было что-то предпринять. Но что? И тогда она поняла — единственный выход — это исключить возможность выбора.

— Как же я сразу не догадалась, — корила себя лосиха, одевая темный спортивный костюм и пуховую куртку с капюшоном. — Ведь все так просто. Запру зал Серова, и вуаля. Вся публика моя. Я раскрою им прелесть абстрактной живописи. Нельзя ограничивать свой художественный кругозор одним реализмом! Надо развивать вкус. О! Они мне еще спасибо скажут.

Виолетта прокралась по темным ночным улицам, отперла служебный вход Дома офицеров и поднялась на второй этаж.

— Сейчас, сейчас, — шептала лосиха. — Всего-то дел — запереть зал