Книга Взгляд. Заметить Христа в творении - Владимир Зелинский

первых порах просто отсекая его от себя, снимая напластования, нанесенные всеми нашими страстными, горькими вопрошаниями и вызовами. Такова мудрость, которую нам не постигнуть: войти в подлинное свое я «с Богом внутри» можно, лишь победив наше я эмпирическое с его «тяжбой о Боге», умалив себя до первоначальной, еще не скопившей грешных богатств, не спрятавшейся в себя души, до младенческого Адамова духа. Там, под плотными ризами, сплетенными немолчной работой psyche, отыскать в себе того человека, на кого еще до его создания Он положил око Свое (Сир. 17:7), кого наделил жаром Своего бытия.

СМЫСЛ ЛИТУРГИИ

Смысл литургии как события Христа, которое происходит с нами, – это событие нашего усыновления в Сыне. В Нем мы вновь находим слова для молитвы Отцу, обретаем себя в бытии и чуде Его любви. Причастие есть исповедание нашего сыновства, принятие себя в Сыне.

ПРИСУТСТВИЕ

И все же из суммы всех этих превращений, из множества деяний, опытов, чувств, воспоминаний, прозрений, заповедных знаков, встреч невозможно ни вывести, ни определить Его присутствия среди нас. Однако присутствие это можно сотворить, ему можно открыться. Ибо Господь при-сутствуя являет Себя, соединяется с нашей душой и плотью (вспомним брачные союзы Бога с Израилем). Будучи невидим, не-вместим, Он в то же время – плод, созревающий на «земле людей» с их горнилами сомнений, уколами озарений, переплетениями страха и надежды, поползновений скрыться от лица Божия и решений встать к Нему лицом к лицу. Здесь Он становится событием, говорящим языком невидимого я.

Событие Бога, со-бытие с Ним, преодолевая наше сопротивление, вовлекает нас в свой поток, который протекает через времена, толпы, дальние, не ведомые нам самим душевные житницы. Вера – струя жизни, текущей из вечности; она изливается в поток нашего времени, вызывая, проявляя в нем Того, Кто вчера и сегодня и вовеки Тот же (Евр. 13:8). Вчера – с ними при Понтийском Пилате, сегодня с нами в нашей вере, как бы ни была она мала, вовеки – в Царстве, где Он ждет каждого в отдельности.

ЭРОС МОЛИТВЫ

Всякая молитва, когда мы участвуем в ней, есть акт творчества, но вместе с тем и послушания («дерзновения и покорности», как сказал бы Шестов), проистекающий как из человеческого усилия, так и из сознательного подчинения интенции молитвы, данной нам вместе с дыханием. Подобно эросу, о рождении которого рассказывается в «Пире» Платона, молитва остается дочерью бедности и богатства. В ней подает голос наша эротическая природа, т. е. желание единства с Другим, более глубоким, чем мы сами, более сущностным, чем мы сами, более близким нам, чем мы сами. И жар Его присутствия обнимает нас.

ПРИЗВАНИЕ К МАЛОСТИ

Первое условие обращения к Нему – наше я должно стать предельно малым. Столь малым, чтобы оно могло дать Ему простор. Все, что мы до сих пор в себе носили и с чем носились (даже если это «поиски Бога», сама религиозность наша), должно отступить перед этим «Ты», потерять душу свою, согласно Евангелию. Открытость Богу начинается с принятия суда Его; тот, кто хочет играть здесь роль равного партнера или достойного собеседника, просто тешит самого себя. Первичное отношение к Богу, ситуация, в которой человек поистине находит себя как человека, – самоумаление. Жертва есть богопознание. Но за «духом сокрушенным», за «темными ликами» живет порой такое молитвенное «веселие», такое напряжение жизненных сил, глубинных или горних, в человеке, что прозябанием видится с этой высоты та обычная игра плоти и крови, та толкотня мыслей, за коими вечно торопятся и наша жизнь, и душа.

ОТСЕЧЕНИЕ МИРА (в пещере преподобного Иова)

Внутри пещеры нельзя было ни лечь, ни выпрямиться… Преподобный, живший в 17-м веке, проводил в этой пещере по нескольку дней, молясь перед образом. Помню, как первый раз инстинктивно вдруг отпрянуло все мое существо, не желавшее даже на минуту проваливаться в эту почти гробовую, душную, сырую тьму, и затем всякий раз втаскивал туда себя усилием воли. Но там, в пещере, даже после недолгой сосредоточенной молитвы, становилось ясно, что в этом отсечении мира (как и в эпицентре бури или на глубине молчания) может раскрыться то, что есть в глубине человека, его «божественная среда». Начинаешь понимать: не ради того лишь, чтобы обрекать себя на бесполезные мучения, избирал Иов это место для молитвенных трудов, но ради того, чтобы приблизиться к тем пределам, где кончается течение обычной человеческой жизни и ощущается близость реки, текущей из Рая… Но сколько часов, дней, лет надо провести в такой пещере, чтобы хотя бы издали услышать говор той реки? Никто тебе этого не скажет. Смысл такой аскезы – выздоровление от самого себя.

ОСВОБОЖДЕНИЕ ТАЙНЫ

Когда Христос отверз ум Своих учеников для уразумения Писания, Он открыл его как некое хранилище, чтобы пролить свет на то, что таилось в темноте, было там спрятано. Таилось же там пророчество о Живом Христе, Который в тот момент стоял перед апостолами, Его распятии, Его телесном Воскресении, и собственно, именно такое опознание истины сделало их апостолами, «отверзение ума» было действием Святого Духа до Пятидесятницы. Ну а после нее, когда мы уже не знаем Христа по плоти, Дух отверзает ум наш, запечатанный как сейф, запертый как темница, чтобы освободить тайну Христа, тайну, сокрытую от века, которая освещается и облекается в познание и в сердце, оставаясь недоступной, непознаваемой.

БЕГСТВО ОТ СЕРДЦА

Самое распространенное явление в человеческой истории – «бегство от сердца», по аналогии с «бегством от свободы», если вспомнить знаменитую формулу Эриха Фромма. Но побег этот не удается, потому что никакой человек не в силах освободиться от того сокровенного, пребывающего внутри его, где живет Невместимый небом небес, не желающий его оставлять…

ДОБРОТА БОЖИЯ

Бог любит тварь через тварное, скрываясь при этом, уходя в тень, отдавая славу Свою милосердию людей и «естественной» красоте мира, но, стоя за порогом «явленных и неявленных благодеяний, бывших на нас» (Литургия св. Иоанна Златоуста), просит о том, чтобы Его узнали и приняли. Любовь пробирается повсюду, в то же время ускользая от нас, как отблески света, играющего на воде. Взгляните, вот я… Существует ли хоть одно творение Божие, в котором бы любовь не возвещала о себе?

Ибо всякое творение Божие хорошо, и ничто не предосудительно (1 Тим. 4:4), то есть полно внутренней, нестираемой, скрытой доброты, которая хочет проявиться в видимом, стать иконой Божией, обновиться благодаря усилию человека… Присутствуя повсюду и оставаясь неузнанной, доброта Божия нуждается в том, чтобы человек придал ей телесность, предложил ей себя: душу, волю, мускулы. Подарил