Книга Кольцо призрака - Софья Прокофьева

Анна словно увидела себя со стороны. В черной шапочке по брови, тонет в свежем дымчатом песце. За кого она меня держит, за проститутку, что ли? Бросила сына и шляется?

– Извините. Мама поздно позвонила. Сердце у нее.

У нее-то, может быть, и сердце, а вот у тебя… Весь вид Лидии Павловны говорил, что у Анны нет сердца, неоткуда ему взяться, давно променяла его на голубую шубу, на роскошную ночную жизнь. Вот и коньяком пахнет.

– Обратите внимание, мальчик плохо развивается, отстает, – Лидия Павловна осуждающе вздохнула. – Кушает плохо. Ты кому котлету отдаешь?

– Любочке, – одними губами прошептал Славка.

– Тапочки ему малы. Обратите внимание.

– Что у тебя? Почему ухо… – Анна потянулась к свекольному уху.

Но взгляд Славки исподлобья, страдальческий и отчужденный, остановил ее.

– Да, – в голосе Лидии Павловны зазвучал крепкий металл. – Петя Дроздов. Да. Мальчик кусается иногда.

– И трусы стягивает, – шепнул Славка.

– Неординарный мальчик. Я о Пете Дроздове, естественно. Он у нас на елке будет медведем. Большая роль под елкой. И, учтите, если думаете о школе, – ребенок ваш не готов.

– Зайчик, – словно признаваясь в чем-то постыдном, Славка уперся взглядом в пол.

Какая у него тонкая шея. Как у куренка. И рот, ну не рот, клювик какой-то… Все это почему-то только раздражало Анну. И Сашка хорош. Безотцовщину растит. А мне, мне некогда. У меня Андрюша болеет.

– Зайчик, – скривилась Лидия Павловна.

«Что она кривится, – подумала Анна. – Ей-то куда спешить? Пойдет к какой-нибудь подружке. Тоже молодой и некрасивой. Сядут, будут пить жидкий чай…»

– Зайчик без слов. Все отстающие в развитии – зайчики. Обратите внимание. И, пожалуйста, в следующий раз забирайте ребенка вовремя.

– Извините. – Анна нагнулась, завязывая Славке шнурки. Почувствовала запах своих духов.

– Сам, сам, – негромко прогремело над ней листовое железо, – в старших группах должен сам. И вообще…

Анна торопливо шла по улице. Андрюша уже дома, а ужина нет. Она дернула Славку за руку, тот мелко и молча семенил рядом. Только Анна остановится, прижимался к боку.

«Нос о шубу вытирает», – с внезапной досадой подумала Анна, отталкивая от себя маленькое, льнущее к ней тельце.

– Мамочка, давай погуляем.

– Какие прогулки? Придумал. В такую погоду. И бабушка ждет.

– Бабуля спит.

– В другой раз погуляем.

– Не хочу в другой…

Анна услышала короткие жалкие всхлипывания.

– Ап… Ап… – Славка задыхался, давился слезами. И плакать не умеет нормально. Наказанье, а не ребенок.

Анна увидела такси. Зеленый свет нырнул и пальцем провел по глазам. Анна метнулась к краю тротуара. Останавливается. Запихнула Славку в пахнущее подогретым бензином нутро.

– Ты, Славик, сам поднимешься и позвонишь.

– А ты куда? Ты… Я до звонка не достану. Только палкой. А палка у Олечки.

– Ты ножкой постучишь. Знаешь как: тук-тук-тук! Это очень хорошо, стучать ногой, – быстро и весело проговорила Анна, слыша, что голос ее звучит фальшиво, с наигранным оживлением. Она поцеловала Славку в глаз, окунувшись губами в неглубокую лужицу слез. – Бабушка откроет. Подумает, кто это там стучит? А это Славочка наш. Ну, Славочка, да?

Славка резко отвернулся, прижался лицом к стеклу. Анна почувствовала, как он весь враждебно напрягся. А его рука, повторяя дыхание, судорожно оттягивала и отпускала пуговицу старого пальтишка, повисшую на длинной нитке.

Глава 12

Дура ты, дура! Анна любовалась трогательно склоненной головой Мариши, беззащитной линией ее длинной шеи. Посередке шея грозила переломиться, там выступал один круглый, как лесной орешек, позвонок. Неужели тебя никто не целовал в шею? Никогда?

Мариша жила с братом в старой большой квартире. Все здесь было погасшим, блеклым, ни одного блестящего предмета.

Анна часто забегала к Марише после работы. Неровные, приплясывающие полушаги-полускачки, и дверь открывал Лев Александрович, Маришин брат. Бескостный, вихлявый, с поношенным эластичным лицом из чего-то мягкого вроде замши. У него была привычка, задумавшись, ущипнуть себя за щеку и оттянуть. Увидев Анну, он закатывал глаза и преувеличенно счастливо всплескивал руками:

– Анна, вы!

Он давно и запойно пил. И его пьянство, едкий, химический запах – это был некто вечно третий. И этому третьему, безнадежной борьбе с ним, Мариша отдавала всю себя.

Со злым, несчастным лицом она наливала крепчайший чай в огромную яйцевидную чашку, разбавляла сливками из пакета, входила в комнату брата. Привычно и ловко спускала с кровати его жилистые ноги с плоскими ступнями. Насильно заталкивала ему в рот какие-то таблетки, заставляя выпить до дна исполинскую чашку. Разговор его становился более связным.

Лев Александрович подолгу сидел с Анной и Маришей на кухне, смеялся, закидывал голову, выставляя острый кадык, похожий на застрявший в горле спичечный коробок. Глядел на Анну чувственными глазами.

– Анна, знаете что? Выходите за меня замуж. – Он гладил руку Анны. Было что-то порочное в том, как он то несильно сжимал, то отпускал ее пальцы.

– Нужен ты ей! Сокровище! – недобро улыбалась Мариша.

Лев Александрович где-то преподавал, а два его ученика по гидродинамике считались лучшими.

– А мы-то, на краю всеобщей гибели, – он кивал на Маришу. Разъезжался в улыбке обезьяний рот, он криво подмигивал, – Мы занимаемся… чем? Приносим себя на алтарь! А на какой? Сами не знаем, на какой!

Во всех люстрах в квартире были ввинчены слишком слабые лампочки. В этом приглушенном свете двигались и жили вполнакала какие-то сухарно-ломкие старики и старушки. Учительница. Скульптор-анималист. Еще кто-то. Дальние родственники. Незаметные, вежливо-обидчивые, от них слабо пахло ветхостью и мочой. По субботам Мариша мыла их в ванне, одного за другим. И они ходили взволнованные, испуганные.

– Ха-ха-ха! – резко и пронзительно смеялся Лев Александрович, закатывая глаза. – Анна, выходите за меня замуж!

Мариша и Анна шли по улице. Густо-малиновое зимнее солнце раздалось вширь. Анна невольно заглядывалась на него, и потом зеленое жирное пятно, все застилая, долго плавало перед глазами.

– Как Левка? – спросила она Маришу.

– Не просыхает, – Мариша хрипло кашлянула в тонкую кожаную перчатку. На ней была холодная шуба, пупырчатая, как куриная кожа. – Хочет сдохнуть, да на здоровье, мне-то что.

Анна поскользнулась на присыпанной снегом ледяной дорожке. Но ей показалось, что она поскользнулась все на той же, не оставляющей ее, неистребимой тревоге.