Книга Нет слова «прощай» - Джон Крэйг

в тот день, когда Кен впервые его увидел: та же рубашка и та же кепка.

— Добрый день! — повторил Кен. — А Поль дома?

И снова Онаман долго молчал, даже не оглядываясь на Кена. Потом он обернулся, невнятно пробормотал, что его нет, и покачал головой. Индеец будто не узнавал Кена. Он снова занялся своей работой. Кена, оскорбленного и близкого к отчаянию, вдруг охватила безрассудная ярость.

«Так, так, — подумал он. — Трудись, трудись! Латай крышу на своей жалкой лачуге, чтобы все было в полном порядке, когда тебя выгонят отсюда, а ее снесут!»

На другом конце вырубки играли дети, и Кен пошел к ним. Они давно уже знали его по имени и обычно, завидев его, тут же подбегали к нему. Но сегодня они, словно не замечая Кена, помчались к озеру. Они бежали так же быстро, как всегда, но не смеялись, не перекликались на бегу, как обычно. В их привычном молчании было что-то печальное.

Удивленный и расстроенный, Кен пошел дальше. Но где бы он ни появлялся, его всюду встречали ледяной неприязнью. То тут, то там на его пути захлопывались двери, а не то при виде его люди просто отворачивались. Но помимо молчаливой враждебности, во всей атмосфере поселка ощущалось еще что-то. Кен не сразу определил, что это такое. Отрешенность. Индейский поселок будто сразу состарился и лишился сил.

Поля Кен так и не нашел. Он сел в свою лодку и повел ее через озеро назад к даче. И вдруг на ближнем берегу острова он увидел почти скрытую кустами красную лодку своего друга. Кен повернул к острову и вскоре вышел на берег.

Он медленно побрел по острову. Дорога была неровной. Кен медленно, с трудом пробирался сквозь сплетенные ветви кустов, перелезал через беспорядочно валявшиеся стволы деревьев. Верхушки сосен закрывали небо, и остров был окутан глубокими тенями.

Наконец Кен выбрался к узкому мыску и тут сразу же увидел Поля: он сидел у скалы, неотрывно глядя на озеро. Он наверняка слышал шаги Кена, но не подал и вида, что замечает его присутствие. Кен подошел к нему и сел рядом.

— Привет! — сказал он. — А я тебя искал.

Поль по-прежнему молча смотрел на озеро и не отвечал.

— Я ждал, что ты приедешь ко мне, — сказал Кен. — Я долго ждал, а потом поехал тебя искать. Что это ты здесь сидишь?

Поль опустил глаза, на Кена он по-прежнему не смотрел. Где-то вдали, на путях, у озера Игл-Лэйк, раздался гудок паровоза.

— Черт возьми, Поль! Скажи же, наконец, в чем дело! Что-то случилось. Я понял это, когда был у вас в поселке. А теперь я и вовсе уверен. Чем я провинился? За что ты на меня злишься?

Поль протянул руку и отломил сучок с ветки кедра. Он бросил его в озеро, и сучок вошел в воду острием вниз, как копье, а потом резко подскочил вверх и всплыл на поверхность.

Стена молчания между ними росла. Глубокая тоска охватила Кена; его угнетало чувство беспомощности, и он понимал, что ему лучше уйти. Только растерянность и горечь обиды еще удерживали его. Наконец он медленно поднялся на ноги. Он уже повернулся, чтобы уйти, когда Поль вдруг заговорил:

— Знаешь, это здесь я постился, когда я взял себе тотемом выдру, — тихо сказал он. — И те самые сны, про которые я тебе рассказывал, были у меня здесь, вот на этом мысу.

Кен стоял, глядя на Поля и не зная, что сказать. Снова долгое время оба молчали.

— Я все скажу тебе, — начал Поль. — Ты — мой друг, а от друга ничего нельзя скрывать. Но на сердце у меня тяжело.

Кен снова присел на камень и стал ждать.

— Этой ночью опять была кража, — сказал Поль. — Кто-то забрался на дачу к Роксбороу, там, на мысу. Вся семья на несколько дней уехала в город, а воры выставили окно и проникли в дом. Они утащили дорогое охотничье ружье, походную плиту и еще кое-что. — Поль говорил глухим, бесстрастным голосом. — А сегодня утром с поездом прибыла полиция, — продолжал он. — Начальник станции послал телеграмму, как только обнаружилась кража, и из города опять прислали двух полицейских.

— Они не теряли времени, — сказал Кен. — Должно быть, ждали, что вот-вот опять произойдет кража.

Тут Поль впервые смерил Кена глубоким пристальным взглядом и продолжал:

— Они пробыли на станции всего несколько минут и прямиком заявились к нам в поселок. Они будто наперед знали, что им делать, еще до того, как приехали сюда.

— И что же дальше? — спросил Кен. — Зачем они пришли в поселок?

— Они пришли, чтобы арестовать моего брата, — глухо ответил Поль. — Они взяли Джона и его друга Генри-Черепаху. Они пришли за ними.

— Не может быть! — воскликнул Кен. — Джона? Не может быть! Почему они его взяли? Какие у них улики?

Поль хмыкнул и обернулся к Кену. На губах у него была горькая улыбка, какой Кен никогда прежде не видел.

— Зачем им улики? — спросил он. — При чем тут улики? Ведь Джон — индеец! Разве этим не все сказано?

Растерянный и подавленный, Кен взглянул на своего друга и вдруг почувствовал, что не в силах смотреть ему в глаза. А ведь он должен сообщить Полю еще и другую новость, хотя сейчас придется с этим повременить, — новость, которая тяжким бременем лежала у него на сердце. Кто знает, может быть, Поль прав.

«Но нет, — тут же подумал он, — нет, так не бывает. Наверно, полицейские все-таки считают, что у них есть улики».

— Нет, Поль, — тихо сказал он, — я не верю, что Джона взяли только из-за этого.

Слегка откинув голову, Поль коротко, горестно рассмеялся.

— Вот видишь, — сказал он. — Ты тоже считаешь, что это неспроста. Джон — индеец, и потому ты готов поверить в его вину.

Кен яростно замотал головой.

— Нет, нет, нет! — воскликнул он. — Я ничуть не подозреваю Джона! Я совсем другое хотел сказать: наверно, полицейские считают, что у них есть какие-то улики против Джона и Генри. Конечно, они ошибаются, но должна быть причина, почему они поступают так, а не иначе. Не могут же они хватать, кого им заблагорассудится.

Кен ударил ногой по кочке, поросшей мхом.

— Как-никак полицейские знают, что на суде им надо будет доказать вину арестованных, — сказал он.

— Они ее докажут, — сердито ответил Поль. — Кто-кто, а они сумеют припаять это Джону и Генри. Я знаю. Я уже видел, как это делается.

Кен вдруг подумал: интересно, плакал ли Поль хоть раз в жизни?

— Послушай, Поль, — тихо