Книга Приглашение на казнь (парафраз) - Евгений Юрьевич Угрюмов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Потерпевший. И тут уж, хоть на два, хоть на четыре дели! Да я бы, как некоторый автор, тоже мог бы сейчас хоть на восемь, хоть на шестнадцать; могли бы по древу, сейчас, мыслью, как говорится, мол, в простоте своей и т.д., как сказано, мы бы «…пожалуй, пожалуйста…» но, у нас, работников пера и, извините за злую шутку – и топора, принято всё кратко и компактно; на счёт десять пообещаем, а на пять уже… уже и кончаем, как сказал президент: «Если вы хотите, чтобы вашу докладную прочитали, напишите её на одной странице»42.
Но кто потерпевший? Семьи с телеграфистами? Им-то, именинникам (постоянно справляют свои именины на своих дачах), им-то что? Они выпивают тосты разные: тире, тире, точка, точка, точка тире, пробел, точка, точка, тире, точка, точка, тире, тире, точка, точка, тире, точка, тире, точка, точка, тире! За патрона своего, спасителя и святителя, святого Самюэля. Конечно же, в любом случае, и правильно они думают, что в этом мире главный – всегда именинник. А тут гуляли, гуляли, веселились, веселились, а именинника забыли. Вот и написали на стенке: «Вечные именинники, мне вас…»
«Такая у них азбука, – сказал про них Родион, – «морзянка» – одним словом», – сам-то так и не научился щёлкать телеграфным ключом. Был бы сейчас телеграфистом.
Или Марфинька? Конечно! «…это такая маленькая вещь… мужчине такое облегчение», – так что же из-за этого в туалет бегать, хлопотать там унитазом?.. Да, опять, сегодня опять «Марфинька сегодня опять это делала», так что же из-за этого дёргать ручку сливного бачка и шлёпать туфлями? Прозрачнее надо быть. Покаяться. А то всё через силу, и другие от этого страдают. Другим страдание. В туалете от страданий не спрячешься. Неужели этого не понять? О Марфиньке ещё дальше будет. Не волнуйтесь. Она ещё у нас в шляпе…
А может потерпевший – сам уважаемый Председатель суда? Разве может быть Председатель неуважаемым? Нет, Председатель должен быть как закон – наказать или оправдать, третьего не дано (это не футбол вам), «ничьей» не должно быть (хотя, забегая наперёд… нет, не буду, чтоб не просчитаться), надо только сказать, что Председатель должен быть как закон, даже если он (закон) думает иначе. Хотя снова, тоже, вот – сиди, мотай головой здесь… направо и налево…
Всякий, даже совсем неприметный, пусть даже и неприличный персонаж, будь то, или официант из мелированной молодёжи, или женщины в лисьих шубках поверх шёлковых платьев, или даже стражник в пёсьей маске, или в подержанном халате библиотекарь, или девушки без шляп, которые вечно скупают все цветы у жирной цветочницы, пусть даже и сама цветочница с бурыми грудями, не говоря уже о попечителях, главном инженере и начальнике снабжения и о жене директора, кондитерше – всякий выдаёт себя потерпевшим, потому что в душе имеет свое, своё сокровенное и потаённое, как говорится – маленькое, да зато своё право, и всякий не хочет, чтоб кто-то наступил ему на его это, хоть и маленькое… и простите, уж совсем не хотелось бы, чтоб шепелявым башмаком…
Всякий имеет в душе свой пафос (Родионово словечко) и свою возможность осуществлять, выставлять и предьявлять, и предъявить претензии, мол, «с волками жить по-волчьи выть», или «не лезь со своим уставом в чужой монастырь», или «ничто человеческое всем не чуждо!», или «бабкин боб расцвёл в дождь, будет бабке в борщ», или «мёртвый пёс зайца не поймает», или «бублик, баранку, батон и буханку пекарь из теста испёк спозаранку» и очень мне понравившаяся сентенция: «Мышка залезла под крышку, чтобы под крышкой з(а)грызть крошку…»
Так что «кости есть, – как обнаружили древние рыжие, ещё до того, как об этом сказали древние греки, – даже в самой хорошей рыбе». Такая у нас камарилья…
Луна! Оп-ля-ля! Зашла. Не дала дочитать понравившийся уже, было, репортаж. Не дочитали. Что случилось? Почему именно в этом месте должна была зайти луна? Да потому, что это не живая жизнь и не правдоподобная жизнь. Это псевдоправдоподобная.
Наконец-то я могу объясниться! Это я придумываю жизнь. А раз я, то где захочу, там и зайдёт луна, как сказано: «Мы гуляли по Неглинной, Заходили на бульвар, Нам купили синий-синий, Презелёный красный шар». А вот ещё лучше: «Кто на лавочке сидел, (а) Кто на улицу глядел»! Или про Картофельного Эльфа… кто помнит. Или – захотел, чтоб Марфинька заберемела и забеременела, захотел, чтоб не от Цинцинната, и – не от него. Так что, будем ждать. Ночь длинная.
«Интересно, – быстро подумал, пользуясь тем, что у автора зашла луна, Цинциннат, – интересно, а преподаватель разряда эФ может рассчитывать перейти там в другой, более высокий разряд, например «уФ», но, при этом, минуя промежуточные, а не как у нас, здесь?..»
– Интересно, – согласился с ним… может, его двойник, хотя вряд ли, давно его нет, куда-то исчез. Лучше сказать – они объединились, стали одним. Бывает же так.
Луна не вышла.
«Или, скажем – сообщают смертнику там… когда?.. ведь здесь не…» – продолжал думать объединённый Цинциннат.
Луна опять ещё не вышла.
Потом уже, лёжа, пока не выйдет Луна, пока Луне снова не вздумается выйти – «Вышел Месяц из-за туч…», правильнее: «Вышел Месяц из тумана, вынул ножик из кармана!» – размышлял: «Может там умеют заменять «тупое тут» на что-нибудь типа губного «утуту»?.. как в детстве… ему-то немного доставлось этих «у-ту-ту». Он был ладным… «был лёгок и ловок», как сказано, был «резов, но мил», как сказано ещё глубже, но утутукать любили больше с другими… Появилась слеза и каплей покатилась по Цинциннатовой щеке, и никто этого не увидел, потому что Луна сейчас светила на другую сторону или, как уже сказно, пока ещё не вышла. А капля остановилась в уголке рта, постояла, подумала и сорвалась, взявшись руками за голову, в пропасть: – ожидание несуществующего бытия обращается в пребывание существующее… а как же тогда «мой сонный мир, его не может не быть, ибо должен же существовать образец, если существует корявая копия»?
Бедный, плачущий, ну прямо как ребёнок в просторной для него чересчур люльке, Цинциннат Ц. Путались в головке кто ни попадя, поэты всякие, писатели, философы, издатели,
