Книга Вэйкенхерст - Мишель Пэйвер

от опасности.

Но больше я ничего делать не стал. Мне ни на секунду не захотелось позвать причетника и показать ему, что я нашел. И ни капельки не тянуло объявить открытие своим и как-то участвовать в его изучении. Я даже немного надеялся, что его не заметят. Так или иначе, я повернулся спиной к жалкой куче досок и пошел домой.

Позже

Уже почти полночь, я выпил бокал бренди с водой, но прийти в себя так и не сумел. Туман все еще не развеялся. За окном ничего не видно.

В том, что именно я обнаружил росписи, есть какая-то ирония судьбы. Трудно забыть, что это я больше всех настаивал на восстановлении алтарной части и внес половину средств на это. Именно я добился проведения тех работ, которые привели к обнаружению этого панно. Так что в каком-то смысле именно благодаря мне его и нашли.

Конечно, на самом деле — еще не нашли. Если старик Фэрроу или кто-то из рабочих завтра его заметит — хорошо. Если нет, я ни слова о нем не скажу. Я тут ни при чем. Пусть Бог решает.

Но я не могу не жалеть о том, что коснулся его.

17 сентября

Ужасный переполох! Старик Фэрроу заметил глаз и, разумеется, позвал священника и мисс Б. Они разволновались и назвали бы это чудом, если бы не боялись, что их сочтут слишком уж активными сторонниками Высокой церкви[17].

Конечно же, они послали за мной, а я изобразил ожидаемое изумление. Я сказал им, что панно имеет явное историческое значение, но я слишком занят, чтобы его исследовать, и посоветовал обратиться в Общество антикваров в Лондоне. О злая судьба! В ответ на их запрос Общество прислало изучить находку не кого иного, как проныру-еврейчика Джейкобса.

До чего же он был доволен, что я «упустил» такое открытие, как же он сладострастно потирал руки. Ну пусть радуется. Он сейчас договаривается о перевозке досок в Лондон для реставрации. Чем скорее, тем лучше, и хорошо бы они там и остались.

Я пишу все это, а рука у меня болит — я ее поцарапал то ли на кладбище, когда пробирался через колючие заросли, то ли когда двигал доску. Ничего серьезного, просто неприятное напоминание об этой истории. Но ощущение такое, будто меня укусили.

Все это просто смешно. Я явно испытываю последствия переутомления. Бодрая прогулка, плотный обед, немного каломели и настойки опиума — и все пройдет.

20 сентября

Столько шума из-за этого несчастного панно, и все благодаря Джейкобсу, который получает массу удовольствия от того, что вульгарно называет «эпицентром внимания». Наверняка именно из-за него сюда из Или приехал репортер местной газеты, а за ним и его собратья из «Таймс», «Телеграф» и прочих. Они толпятся в деревне, будто стервятники у падали. Я велел слугам не пускать в дом никого, кроме близких знакомых, но в итоге по окрестностям разошлась глупая сплетня, что я страшно обижен, потому что не я нашел панно. Пусть так. Черт бы их всех побрал.

Царапина на руке по-прежнему очень раздражает. Если мне в ближайшее время не полегчает, пошлю за Грейсоном.

24 сентября

Дела идут гораздо лучше. Рука заживает, а суматоха вокруг панно утихла — или скорее перенеслась в Лондон, где его будут реставрировать. Ожидается, что на это потребуется много месяцев.

Наконец воцарился покой и можно начинать работу над Пайетт. Польза ото всей этой истории в том, что она окончательно сбила Джейкобса и прочих с ее следа. Поэтому я смог заказать новый словарь среднеанглийского языка через Хиббла, а не ездить в Лондон. Я получил словарь сегодня утром, а за работу планирую взяться завтра. Сначала перевод, вряд ли он займет много времени. А потом самое ценное — трактовка.

28 сентября

Случилось кое-что неприятное, и как раз в мой день рождения.

Мод вручила мне подарок, который сделала сама. Она внимательно наблюдала за мной, пока я его распаковывал. Это цепочка для часов, сплетенная из волос Дороти. Меня охватило такое отвращение, что я еле сумел удержать себя в руках. Как ей пришло в голову подобное? И каким образом она это устроила? Должно быть, она тайком отрезала прядь и все это время хранила. А теперь вот сделала эту цепочку, хоть и знает, насколько я не люблю траурные сувениры, а тем более женские волосы.

Интересно, Мод просто поступила бездумно или специально стремится заставить меня понервничать? В последнее поверить трудно — она лишена воображения и не способна на такие продуманные действия. Нет, скорее всего, она просто слишком много общалась с мисс Б. и подпала под действие тошнотворной сентиментальности этой старой девы. Наверняка так все и было. Мод либо забыла, как я не люблю траурные сувениры, либо женская непоследовательность заставила ее предположить, что в отношении собственной жены я допускаю исключение.

Впрочем, это неважно, поскольку я не собираюсь носить эту отвратительную вещь. С моей стороны это было бы совершенно неуместно — нельзя поддерживать в Мод склонность к меланхолии. Должен признаться, однако, что подарок меня нервировал, и поскольку я плохо спал, перевод снова пришлось отложить. Завтра Михайлов день, утром я определенно возьмусь за работу.

Помню, наша старая няня велела нам ни в коем случае не есть ежевику после Михайлова дня, потому что к тому времени дьявол на нее успел поплевать. Странно, что подобная чепуха из детства застревает в памяти, хотя многое другое полностью забывается.

Глава 14

— В «Таймс» вышла статья о нашем панно, — сказала Мод отцу, наливая ему утром чай.

— Я и не знал, что оно принадлежит нам, — сухо отозвался он.

— Я имела в виду наш приход, папа.

— Тогда тебе следовало так и сказать. Неточность в речи ведет к неточности в мыслях.

Передав ему чашку, она стала наливать себе.

— Если верить статье, на панно изображен Страшный суд и оно датируется пятнадцатым веком. Та же эпоха, что и Элис Пайетт.

Не сказав ни слова, он положил себе почек с приправами с блюда, стоявшего на приставном столике.

— Говорят, что, когда образ полностью восстановят, он может оказаться лучшим в своем роде в Англии. В Средние века часто рисовали Страшный суд?

— По-моему, ты знаешь, что я не люблю обсуждать свою работу за столом, Мод. Если тебя так интересует церковное искусство, обратись к соответствующим книгам в библиотеке и дай мне спокойно читать газету.

— Да, папа.

— А на будущее будь так