Книга Ничем не интересуюсь, но всё знаю - Виктория Токарева

Инакомыслие цвело и было в моде, особенно среди творческой интеллигенции. Тем не менее книги издавались, фильмы выходили. «Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда» (Анна Ахматова).

Из застойного сора взрастала великая советская литература и великое советское кино.

Начинающих писателей и кинематографистов страна тщательно отслеживала и собирала на семинары молодых талантов.

Время, о котором я пишу, – это время позднего Брежнева. Впереди Горбачев с кляксой на лбу и крушение империи. Но это впереди. А пока мы – небольшое стадо молодых талантов – сидим в доме творчества «Болшево», в маленьком зале, именуемом «Зимний сад». В зале – несколько бочек с пальмами, большие окна. За стеклами – золотая осень. За стенами – столовая с бесплатным питанием. Рай.

Хорошо, что мы кому-то нужны, а не брошены на произвол судьбы.

Семинаром руководят мастера: Леонид Гайдай, Ролан Быков, Эльдар Рязанов.

Я – среди общего поголовья, сижу тихо, не вылезаю. Я – человек скромный, застенчивый, хотя этого не заметно. Заметно как раз наоборот. Так бывает.

Слово держит сценарист Х. Я не хочу называть его имени, поскольку он жив, здоров и нравится себе.

Х жалуется на то, что его зажимают, намекает на свое высокое предназначение, что-то доказывает в визгливых интонациях.

Я не люблю, когда мужчина визжит, как подколотая свинья. Мужчина должен быть молчалив и мрачен.

Я сижу и жду, когда Х заткнется.

Надо сказать, что после перестройки его дела пошли в гору. Он стал писать детективные романы. Романы пользовались спросом. Х разбогател, уехал в другую страну, время от времени навещал Россию. Я встречала его на приемах.

Х – это большой плохой писатель. Раньше так называли писательских начальников. Начальники имели власть и тиражи, а значит – деньги.

Х пишет плохие детективы. Это литература для дураков. Дураков в стране немало. Можно сказать, много. Им тоже нужен свой духовный корм. Для таких читателей нужен свой писатель.

Кстати, в те времена появились блестящие мастера детективов, Александра Маринина например. Но это особый талант. Это надо уметь. Я не умею.

Во время застоя все жаждали свободы. Казалось, придет свобода, исчезнет цензура и хлынет поток таких романов, как «Мастер и Маргарита».

Свобода пришла и вынесла на гребень Х и ему подобных. Основная масса кинулась за деньгами. Надо было выживать. Не до литературы. Однако вернемся в Болшево. Зимний сад. Все сидят, слушают Х, скучают, поскольку никто не знает его творчества. Говорит он неинтересно. Все-таки писатель должен интересно мыслить и интересно говорить. Здесь ни первое ни второе. Зрение и слух угнетены. Что остается? Осязание. Осязать Х не хочется. Он выглядит непромытым, и кажется, что воняет рыбой.

Открывается дверь – и появляется Ираклий Квирикадзе, как солнца луч среди ненастья.

Я вижу его впервые: широко поставленные большие глаза. Цвет глаз светло-карий. Высокая шея. Хороший рост. Но главное выражение лица – скрытая усмешка типа «я знаю что-то веселое, но вам не скажу». Такое же выражение было у Олега Павловича Табакова – скрытая усмешка, при этом умная и добрая.

На Ираклия хочется смотреть не отрываясь.

В те времена я была влюбчивая. Возраст такой, когда сама природа провоцирует. Но природа нас не объединила. Не сочла нужным. У меня дома – прочная семья, а у Ираклия была жена Нана Джорджадзе – княжна и красавица, хрупкая статуэтка с тонкой рюмочной талией и ореолом рыжих волос.

Понятно, что Ираклий и Нана выбрали друг друга, образовали пару.

Как поется в старой песне: «Если двое краше всех в округе, как же им не думать друг о друге…»

Ираклий стоял возле бочки с пальмой, задумчиво смотрел на осенний пейзаж за окном. По его лицу было видно, что он погружен в себя.

Лектор, читающий нам очередную лекцию, говорил дельные вещи, не имеющие никакого практического значения. Все пережидали, когда он дойдет до конца и даст слово следующему оратору.

В Болшево приглашали критиков, теоретиков, маститых режиссеров и кинодраматургов.

Помню выступление Владимира Басова. У него была заготовка, состоящая из хохм. Главная задача Басова – развлечь публику, сорвать смех. Зачем, спрашивается? Ну, развлек. Ну, посмеялись. Мы не за этим собрались. Нам нужен смысл жизни. Хотелось взрыва, откровения. Кто-то выйдет и поделится истиной. И всем все станет ясно. Останется только подойти и взять золотой ключик и открыть дверь за занавеской, в каморке у Папы Карло.

Владимир Басов не соответствовал этой задаче.

Басов – талантливый, много пьющий, с вытаращенными глазами, как черт из табакерки. Был женат дважды, и оба раза на красавицах.

Вторая жена бросила его и ушла к гениальному оператору Рербергу. Можно понять. Она бросила его в трудную минуту, когда Басов тяжело болел и находился в больнице.

Он жаловался всем и каждому и мне в том числе.

– Представляешь, пришла в больницу с документами. Требовала, чтобы я подписал. Никакого сочувствия. Хоть бы апельсинчик принесла. А она принесла бумаги из домоуправления. Решила отжать себе квартиру.

Я молчала.

– Ты чего молчишь? Скажи что-нибудь.

– А нечего жениться на актрисах, – сказала я. – Нашел бы себе что-нибудь попроще: учительницу или врачиху из районной поликлиники…

Я ошибалась. Знаменитый актер «Ш» женился на попроще, а она оказалась алкашкой. Так что не угадаешь.

После Басова слово взял Эльдар Рязанов. Он посвятил свое выступление фильму «Нос» в постановке Ролана Быкова. Фильм Рязанову не нравился. Более того, вызывал отвращение, и Эльдар не мог этого скрыть. Отвращение перекинулось от фильма на самого Быкова. Рязанова понесло, как взбесившегося коня. Он оскорблял бедного Ролана, буквально втирал пяткой в землю.

Мы все замерли. Понимали, что попали в эпицентр урагана. Люди, которые профессионально смешат, бывают вот такими злобными и беспощадными. Всякая палка имеет два конца. Мы увидели второй конец палки.

Гайдай сидел в уголочке – тихий, ссутулившийся. Держал в руке литровую бутылку виски наполовину пустую.

Ролан поднялся со своего места, обернулся на зал. Он глядел на нас беспомощным взглядом. Его глаза – большие, зеленые, наполненные слезами – были похожи на ягоды крыжовника, пронизанные солнцем. Ролан был похож на ребенка, которого обидели ни за что.

И в самом деле, что он такого сделал? Снял фильм как умел. Никого не убил, не украл. За что же его уничтожают?

Ролан ничего не говорил, только смотрел, плакал с неподвижным лицом.

Редактор Нина не выдержала и выскочила из помещения. Не желала присутствовать. Это был ее протест.

День был испорчен. Для равновесия многие напились.