Книга Целитель. Двойная игра - Валерий Большаков

Обернувшись на механический шум, Рита опасливо шагнула в сторонку – тарахтевший «Беларусь» лихо заехал в распахнутые ворота, волоча за собой прицеп с хлябающими бортами.

– Мальчишки-и! – тонко закричала Циля Наумовна, одетая в широченные штаны и заношенную куртку. – На погрузку!

Женька Зенков и Дюха Жуков загребли руками по охапке травы и перебросили её в прицеп, нещадно соря.

– Андрэ! – завопил Жека, смахивая труху с длинных волос. – Схлопочешь, мон шер!

– А сам-то! – воскликнул Андрей. – Руки-крюки!

Подбежал Изя с метлой и стал суетливо ширкать ею по асфальту, больше мешая, чем помогая…

Сулима обвела взглядом всех – и вернулась к Мише. Гарин сильными, точными ударами топора подрубал давно зачахшую яблоню – дерево сотрясалось, роняя ломкие ветви. Затрещало, стало клониться… Миша сноровисто надавил рукою на корявый ствол, поднатужился… С долгим стоном, верезжа и хрустя, лопались волокна, поддаваясь человеческому упорству. И вот яблоня сдалась – рухнула, изламываясь посерёдке, сыпясь ошмётками коры.

Гарин с размаху всадил топор в пень, словно поставив точку. Рита тут же отвернулась от него и затеребила Альбину:

– Смотри, смотри, как Макароныч к нашей класснухе подкатывает!

– Ой, да оба они как колобки! – хихикнула Ефимова.

– Девчонки-и! – на крыльцо школы выбежала Ира, молоденькая учительница-русичка, прозванная Белочкой из-за немного выпиравших верхних зубов. Надень на неё школьную форму – не отличишь от ученицы.

– Девчонки, давайте в классе поможем! – заторопилась Белочка, как будто боясь, что её не дослушают. – Там совсем немножко осталось!

– Давайте, – смилостивилась Рита.

– Ага! – обрадовалась учительница.

У Иры Анатольевны не получалось быть строгой. Когда её не слушались, она сильно огорчалась. Однажды «детки» так довели, что Белочка выбежала из класса и плакала в коридоре. Старшеклассники, не сговариваясь, взяли под опеку хорошенькую русичку…

– Девки! – позвала Сулима. – Пошли! Аля!

– Иду! – отозвалась Ефимова.

– Ещё мальчиков бы… – робко проговорила Ира.

– Зачем? – поинтересовалась Альбина.

– А то вёдра тяжёлые!

– Какие вёдра? А-а, поняла! Миша-а! Дю-юша! Пошлите!

Жуков с радостью скинул рукавицы-верхонки и бодро почесал к крыльцу. За ним двинулся Гарин.

– Алечка, – зашептала Ира, – надо говорить не «пошлите», а «пошли».

– Да? – Ефимова удивлённо вздёрнула брови и округлила глаза. На скулах у неё закраснелись пятна румянца. – А я ещё с Изей спорила… Вот балда!

Нацепив дежурную улыбку, Рита пошагала в класс. Там царил разгром – все парты сдвинуты, мокрый пол забросан измочаленными газетами. Зато окна сияют неправдоподобной чистотой.

Зиночка, вздрагивая на шаткой стремянке, цепляла выстиранные, ещё влажные шторы. Отмывая пол, близняшки трудолюбиво ползали на коленках, как будто молились Мойдодыру, а Дворская, затянутая в спортивку, изящно гнулась в оконном проёме, со скрипом дочищая стекло фрамуги – стёртая газетная крошка так и сыпалась.

Сулима с неохотой призналась себе, что фигурка у Инки великолепная – вон как скребёт, а ничего не трясётся…

– Привет отстающим! – вылетело из Али, переливаясь бодрым весельем.

– Нагленькие такие! – взметнулась Тимоша. – Сами там воздушные ванны принимают, а мы тут вкалывай, как папы Карлы!

– Как мамы! – хихикнул Дюха.

Двойняшки только покряхтывали, домывая пол в позе лягушек, а Инна осторожно присела, дотягиваясь до тряпки. Искоса мазнув взглядом по молчаливому Гарину, она медленно выпрямила длинные ладные ноги и вцепилась в задвижку, чтобы удержаться на подоконнике. Спокойное Мишино лицо закаменело в полной бесстрастности, как у индейца, привязанного к столбу пыток.

– Мальчики, мальчики! – захлопала в ладоши Ира, привлекая внимание сильной половины класса. – Смените нам воду, пожалуйста! Только вёдра ополосните. Хорошо?

– Бу-сде! – ухмыльнулся Жуков.

– Дай я… – обронил Миша, отнимая у Сулимы мятое цинковое ведро с небрежно намалёванной надписью «ХОЗ».

Уголки Ритиных губ, до того поникшие, начали задираться вверх.

Глава 4

Суббота, 26 апреля 1975 года, день

Первомайск, улица Революции

Позывные «красной субботы» неслись со всех сторон. Тысячи людей, старых и малых, мели и чистили свой город. Они подначивали соседей, шутили и смеялись, грузили мусором «зилки» и «газоны», а над крышами парила музыка, путаясь мелодиями, – звёзды эстрады будто соревновались, кто кого перепоёт.

Чувствуя себя дезертиром с трудового фронта, я стыдливо юркнул за угол универмага, прямо в чащу сирени. Назревшие лиловые бутоны только распускались повсюду, готовясь на днях укутать улицы и дворы дивным ароматом, но здесь, на задах гаражей, буйные дебри сиреневых кустов уже исходили сладковатым и терпким, немножко тревожным духом. От него шалели дворовые коты, а деды одобрительно крякали вслед молодухам.

Отперев дверь дядиного гаража, я скользнул за толстую створку и тут же притянул её за собой, сдвигая грюкнувший засов.

«Я в домике!»

Сейчас, когда на улице держалась теплынь, железобетонное стойло для легковушки сохраняло зябкую прохладу. Руки по привычке растопили печь, мигом скрутив газету, жёлтую от старости, – сернистый дымок спички коснулся ноздрей, тут же утягиваясь в трубу. Я сунул щепок, а когда огонь жадно разгорелся, требуя добавки, подбросил совок угля. Буржуйка довольно загудела, поедая окаменевшие хвощи и плауны.

«Гори-гори ясно…»

Включив свет в «комнате отдыха», я по привычке запахнул фанерные ставни. От резкого движения зашелестели фотоплёнки, вывешенные сушиться. Всё, не влезает моя писанина в конверт, даже папиросная бумага не спасает! Приходится осваивать ещё одно шпионское ремесло – фотать стареньким «Зенитом» распечатки, а после работать ножницами, кромсая отснятое на кадры-странички.

Ничего сложного – первую свою фотоплёнку я проявил ещё во втором классе. Правда, я тогда не догадывался, что после проявки её надо ещё и зафиксировать… До чего ж обидно было следить за тем, как исчезала моя нетленка! Таяла на глазах! Зато – опыт.

Я присел на табурет, рассеянно барабаня пальцами по стопке отпечатанных листов. Моя память бездонна, я перенёс на бумагу или магнитную ленту совсем чуть-чуть. Честно говоря, во мне не пропадает нетерпеливое желание поскорее избавиться от «воспоминаний о будущем», сбросить этот тяжкий груз, но витает под сводом черепа и сторожкая опаска: а кому нужен горшок без мёда?

Хотя, пожалуй, рановато мне думать о судьбе пустой бутылки, выброшенной на свалку. Не так уж и много я передал инфы – два пухлых письма да три посылки. Это если не считать той записки о землетрясении в Китае. Я её подкинул в Торгово-промышленную палату для Питовранова, ещё когда в Москве был.