Книга Моя тропа. Очерки о природе - Дмитрий Житенёв

Когда я рванул по чащобе за убегающим лосем, Кожухов пошёл моим следом, мемекая лосихой, и поднял второго лося, но не увидел его. Тот лежал рядом с большим, но полностью в кустах и, когда началась стрельба, сразу выскочил из них на чистое, сломал наши следы и умчался в противоположную от большого лося сторону. Кожухов его не только не видел, но даже и не услышал. Вот если бы он остался стоять там, где стоял и тыкал карабином в лежащего лося, если бы не потянулся за мной, то мог бы стрелять. Ну что теперь говорить! Облапошились оба, а я так вовсе!

Промазать по огроменному лосю в двенадцати шагах! Он мне тогда показался чуть ли не со слона ростом!

Стыдоба, одним словом! Кошмар! Никогда не забуду!

Ожидание холодов

Прохладный вечер над Печорой. Осень – самое начало. Полное безветрие. В серой высоте над посёлком кружит гигантская стая ворон. Хлопьями сажи выпадают из неё отдельные птицы. Одна за одной ломаным полётом валятся они на сухую одиночную сосну. Она быстро обрастает галдящей массой. Стая в воздухе редеет на глазах. Только последние, самые упорные птицы кружатся и кружатся над чёрным роем, облепившим все до одной ветки на сосне. Видно, как мало им там места, как то одна, то другая взлетает и снова садится, согнав очередную.

Вечер и так холодный, а в этой уплотнившейся массе птиц видятся ещё более сильные холода.

Жмутся друг к другу птицы, словно вместе им всем теплее.

За шатуном

Пришёл из леспромхоза тракторист и сказал, что лесовозную дорогу пересёк свежайший медвежий след.

Вот так новость! Самый конец октября, морозит по ночам под пятнадцать градусов, и снег лёг крепко. Медведь уже весь по берлогам. Правда, на Печоре шуга ещё шла вовсю, но река вот-вот должна была стать.

Значит – шатун! А раз так – надо его брать. Неизвестно, что он может натворить возле посёлка. Опасен такой зверь.

Собралось нас четверо. Из всех четверых я вроде бы самый бывалый. Бывалый, однако, относительно, поскольку лишь однажды добыл медведя с лабаза на приваде. Остальные трое – Витя, Виктор и Саша – молодёжь, но охотники неплохие.

Снежок насеялся на лиственницу.

Одним словом, рюкзачок с котелком и хлебом – за плечи, патроны – по карманам, и подались мы за этим шатуном. У Саши и у меня карабины, у Вити и Виктора гладкостволки с пулями.

Перетолкались мы на лодке через шугу на левую сторону Печоры, добрались до дороги, где пересёк её медвежий след, и побрели по нему. Снег был всего в колено, но такой сухой и сыпучий, что не разберёшь, крупный медведь или не очень. К тому же и шёл он небыстро – шаг короткий.

Денёк выдался исключительный. Солнце северное стоит невысоко, но слепит со страшной силой. Небо синее, огромное. Кусты, берёзы – всё в куржаке, и на него ещё ночью лёгкий снежок насеялся. На Печоре его называют порху́н. Бывает так – вроде бы и небо чистое, ни облачка, а как бы ниоткуда летят к земле снежинки. Большие, прозрачные. Каждый лучик у снежинки видно – никаких микроскопов не надо. Летят они к земле, словно пёрышки невесомые, цепляются за самый тонюсенький сучочек, за куржу на нём. Обрастает он пухом сверкающим, нежным. Дунь легонько, и слетит, переливаясь на солнышке брильянтиками, этот снежный пух.

Удивителен лес в такой день. Говорят, словно в сказке, кажется заколдованным. А мы вот, по такому-то заколдованному да за медведем-шатуном. Наколдует он, сидя за выворотнем на своём следу. Держи карабин наготове! Шатун, он шатун и есть.

Когда идёшь по следу шатуна, надо быть всё время настороже. Неизвестно, что за характер у зверя. Медведь, как правило, старается с человеком не встречаться, уйти от него. Но шатун зверь особый. Чтобы добыть себе, как говорится, на зуб, он вполне может пойти на крайности и залечь на своём следу.

Мы разбились на две пары. Я с Витей, Саша с Виктором. Идём двое с одной стороны следа, двое с другой. Пара от пары метрах в двадцати. Молчим.

Иду и думаю. Вот вроде бы я старший среди всех, и по возрасту и по службе. Случись что с кем-нибудь из них, греха не оберёшься. Пойдёт медведь в атаку, тебе первому и стрелять, и выстрел должен быть точным и желательно единственным. Конечно, и ребята не должны оплошать, но всё же главный выстрел твой, и в ответе быть тебе.

Не знаю уж, что там ребята думали. Наверное, видели за каждым кустом, за каждой колодиной, куда направлялся этот след, хозяина этого следа. Ну что там расписывать – думали и думали. Кто не ходил по следу шатуна, всё равно не поймёт.

Идём…

С вырубки медведь полез в болото с багульником. След петляет несильно. Чувствуется, что у зверя есть свой ход, что идёт он к Печоре. Там, за рекой – заповедник. Однако чтобы медведю туда попасть, надо переплыть реку. Но на Печоре шуга идёт сплошняком, а от берега до берега почти сто метров. Решится ли зверь на это?

Надо сказать, что я догадывался, почему медведь ладит перебраться на другую сторону реки. Там, километрах в трёх от берега, есть берлога в сухом сосняке. Медведи, которые живут в каком-либо определённом районе, отлично знают все места, пригодные для берлог, или старые берлоги. Для шатуна, поднятого с места, копать новую, что говорится, не с руки – земля мёрзлая, да и новую-то ещё надо облежать. Бывает, правда, что медведь ложится буквально на виду. Заломает ёлочки да сосенки и на них или под ними зимует. Но чаще всего шатун ищет себе готовую берлогу и, если в ней лежит более слабый зверь, выгонит его, а, может, убьёт и съест.

Когда я жил на Алтае, мне охотники рассказывали, что многие из них пользуются этой особенностью зверя. Выгонят из берлоги уже облежавшегося, но не стреляют, а дают ему возможность уйти. Потом тропят его. Медведь сразу идёт искать себе новое место для зимнего сна и наведывается ко всем, известным ему берлогам. Если в какой-нибудь сидит более сильный зверь, бродяга уходит дальше, не решаясь выгнать хозяина. Если же в берлоге более слабый, настаёт его очередь бродяжить.

Такой случай был и у нас в заповеднике. Лесники тропили шатуна, который перешёл Печору по первому льду около самого нашего посёлка. След он оставил метрах в двадцати от крыльца крайнего дома. Этого медведя догнали уже километрах в семи и добыли. Он подпустил охотников довольно близко, рванулся из-за колодины убегать, но от первой пули по позвоночнику пополз на передних лапах, а от второй – лёг. Взяли его на медведе, которого он выгнал и берлоги, задавил и почти целиком съел.

Наш медведь явно ладил в этот район.

Иду, посматриваю на след да на ребят и думаю – совсем незадолго до меня, всего несколько часов тому назад брёл этим же местом медведь. Голодный, наверное, но, видно, ещё не очень, потому что особенно не роется в муравейниках да в колодинах. Идёт, на торопясь, словно на прогулке. Мыслишки у него свои звериные в маленьком мозгу под толстым черепом шевелятся. Наверное, слышит сейчас негромкую трескотню бензопилы, мерный выхлоп мощного дизеля на электростанции в леспромхозовском посёлке, далёкий лай собак. Интересно, далеко ли он от нас? След что-то запетлял! Учуял нас, что ли? Кто кого опередит? Нас-то, конечно, больше вчетверо, да ещё ружья и карабины, но преимущество всё же на его стороне. Преимущество медведя – внезапность. Такой зверь, как шатун, может напустить человека, даже готового к встрече с ним, метров на пять. А эти пять метров – всего полтора прыжка для зверя и не больше одной секунды у охотника, чтобы выстрелить. Даже выстрел по сердцу не гарантирует от удара лапой с когтями длиной почти в восемь сантиметров. Одного удара достаточно, чтобы сорвать лицо или вспороть живот. Вот так! Пуля должна ударить либо в шейный позвонок, либо в череп – другого не дано. Или ты его, или он тебя…