Книга Два жениха и один под кроватью - Марина Ли

— А ведь я тебя знаю, беспредельщик.

— Отвали, — миролюбиво предложил Даккей.

— Не, — тряхнул головой пьянчуга. — Точно знаю. Ты этот… как его? Гре…геро… герцогский ублюдок. С западного бастиона.

— Ты обознался, старик. Иди к друзьям. Они тебя уже заждались…

— Не-ет… ик… у меня эта… Память! Ик… На эти… на лица… Я…

Осёкся, уронил голову на грудь и негромко всхрапнул, а затем вороватым движением схватил со стола мою чашу с вином, осушил её одним махом, крякнул, вытер влажные губы тыльной стороной руки и неожиданно звонким голосом проникновенно пропел:

— А на плечах эполеты золотом,

Изумрудом сверкает мундир.

То с тяжёлым, как небо, молотом

На границе стоит командир.

Наш командир, шала-лу-ла, дуба-дуба…

Последнюю фразу орали хором все гости «Кричащего бобра». Даккей медленно поднялся на ноги и бросил мне, не сводя настороженного взгляда с запевалы:

— Держись за моей спиной и не высовывайся.

Я только моргнула согласно и активнее заработала ложкой. Интересно, почему все мужчины в моей жизни так любят фразу «Держись за моей спиной и не высовывайся»? А? Даже Бред. Впрочем, Бред всегда добавлял «раньше времени». Вот и на этот раз, памятуя о ценном замечании брата, я одним глазом следя за главным певуном, а вторым поглядывая на Даккея, что возвышался надо мной нерушимой скалой…

Так и до косоглазия недалеко.

А стражи тем временем продолжали петь:

— Эх, боевой командир наш суровый.

В нём есть выправка, есть и стать.

Всем Границы бойцам бедовым он

За отца и родную мать.

Наш командир, шала-лу-ла, дуба-дуба…*

Во время припева подавальщик принёс нам телятину — пол коровы в гигантском деревянном корыте, с золотистой аппетитной корочкой, с отварной картошкой, политой растопленным маслом и посыпанной мелко рубленным укропом. И с грибочками, маринованными. Возможно, их накладывали из той же бочки, что и те, которые у меня упёр наглец Рогль.

Я облизнулась, а подавальщик склонился над столом, якобы сметая полотенцем никому не видимую грязь, и заговорщицким шёпотом поведал:

— Леди, вы бы шли отсюда, пока они на третий куплет не перешли. Я вас могу через чёрный ход на улицу вывести, даже извозчика поймаю…

И бросить всё это телячье-картофельно-грибное великолепие врагам? Ну уж нет.

— Спасибо за предложение, — вежливо улыбнувшись, прошептала я. — Но я останусь.

Боевые маги от стражей границ не бегают.

Певуны пошли на третий куплет, а запевала впечатал ладони в столешницу нашего стола и прорычал, исподлобья щурясь на Даккея:

— Я помню тебя, Алан Даккей. Это ты виноват в том, что меня с Предела попёрли с позором.

От удивления я даже поперхнулась.

Между стражами границ и боевыми магами, служившими на Пределе, всегда было противостояние. Одни были сильнее и родовитее, но на границу с миром демонов шли не по доброй воле, а другие, не обладая должным уровнем магии, рвались на Предел изо всех сил — за золотом. Император щедро платил своим стражам, хотя в стычках с демонами и нежитью они не участвовали.

Первые называли вторых «принеси-подай».

Вторые первых «беспредельщиками».

Папенька чего только о службе ни рассказывал. И о мародёрах из местных любителей поживиться за счёт чужой смерти, и о драках, о страхе, о том, как некроманты сходили с ума, даже о шлюхах, которые бились за право поработать на Пределе. Впрочем, о шлюхах родитель рассказывал не мне, но я всё равно услышала. Это и ещё одно:

— Знаешь, Этэль, — как-то вечером негромко рассказывал он матушке, когда они вдвоём по своему обычаю сидели на веранде нашего дома. — Я ведь мог уйти с Предела. Были возможности. За воровство у своих, за насилие, за издевательство над новичками…

— Ты не мог, Тин, — ответила маменька. — Если бы смог, я не смогла бы тебя полюбить. И хватит волноваться. Мы хорошо воспитали своего сына, он никогда не опозорит свой род…

Этот разговор случился в моё первое лето без брата, но я его не забыла, потому и ляпнула, не задумываясь, сразу после слов певуна:

— А не нужно было у своих красть. Глядишь, и до золотых эполет дослужился бы…

— Ах ты мразь! — прорычал певун, но бросился отчего-то не на меня, а на Даккея. — Всё своей девке растрепал? Ну, я тебя…

Драка началась внезапно, как гром среди ясного майского неба. Казалось бы, только что все гости «Кричащего бобра» дружно пели песню, которую в народе называли гимном стражей границ, а в следующий момент в воздухе замелькали ножки стульев, осколки глиняной посуды и кулаки.

Памятуя о предупреждении Даккея, я прижалась к его спине, будто меня магией к ней приклеили, и надёжно прикрывала тыл напарника, одновременно держа над нами щит (среди стражей сильных магов не было, но и от слабого проклятия может так прилететь, что и врагу не пожелаешь).

Однако моя ненавязчивая защита подействовала на стражей, как красная тряпка на быка. Если поначалу лишь только часть из них пыталась нас достать, то теперь они как с цепи сорвались.

— Алларэй! — рявкнул боевик. — Я же велел…

— Держусь за спиной, — отрапортовала я, перекрикивая шум в таверне и отбивая Воздушной волной летящий в голову напарника кувшин, — и не высовываюсь!.. Ай!

— Что?!

Обернуться боевик не мог — блокировал удар одного из стражей, но я по голосу поняла, что лучше мне поторопиться с объяснением.

— Юбку испортила, — ответила, опустив подробности о том, что на неё прямо пьяной кровавой рожей рухнул один из певунов.

— А я говорил, пойдём в «Священный грааль»… — раздражённо прошипел Даккей, и я, пользуясь моментом, немножко уплотнила щит. Чтобы он не только проклятия, но и неодушевлённые предметы не пропускал.

Народ в «Бобре» хором выругался.

Даккей, кажется, тоже.

— Проклятые демоны! Даже пожрать не дали! — Ударом ноги боевик отбросил со своего пути лавку, а вместе с ней и нечаянно подвернувшегося стража границ. Я же снова охнула, на этот раз из-за куска чьего-то зуба, что оцарапал мне щёку. Видимо, где-то в щите я всё же оставила прореху.

Нурэ Тайлор меня бы за такую оплошность выпорол.

Морально.

А Даккей лишь зыркнул через плечо да прорычал угрожающе:

— Бренди! Сказал же, не крути головой, за спиной держись!

— Держусь я, держусь! — пробормотала сквозь зубы.

Так сильно, что скоро руки отвалятся.

— И не высовывайся!