Книга Когда море стало серебряным - Грейс Лин

– Ишань, – сказала она с горящими глазами, – если император здесь, то, может быть…

– …Ама? – подхватил Ишань. – Я тоже об этом думал.

– Она вполне может быть здесь! – сказала Пиньмэй; слова так и бурлили у неё на языке, словно горячая каша на огне. – Вдруг император спустился сюда прямиком с нашей горы…

– А по пути заглянул в пару деревень и увёл всех мужчин, – добавил Ишань. – С другой стороны, может быть и так, что он пришёл сюда только с маленьким отрядом самых преданных ему людей, а остальных отправил… куда-то в другое место, и Аму с ними.

Ветер за окном отчаянно взвыл. Пиньмэй и Ишань замолчали. Что, если Ама сейчас в темнице, в полном мраке, совсем одна? Или же дрожит от холода на ветру, под замерзающим на лету снегом? Пиньмэй накрыла ладонью холодный нефритовый браслет у себя на запястье.

– Янна сказала, что солдаты стоят лагерем к востоку от Длинной Галереи, – напомнила Пиньмэй. – Так что если мы просто пойдём по ней, то легко найдём этот лагерь.

– Но чтобы найти Аму, нам придётся прокрасться мимо солдат, – сказал Ишань. – К тому же там не только солдаты императора, но и сам император.

Пиньмэй глянула в окно. Ветви деревьев качнулись на ветру в её сторону, словно костлявые когтистые пальцы, готовые ухватить беззащитного зверька. Она вздрогнула и крепче сжала браслет.

– Император и его люди приходят сюда только на одну ночь, – сказала она. – Если искать Аму – то только сегодня.

Ишань потёр подбородок.

– Значит, когда все уснут, – сказал он, – мы выберемся отсюда и прокрадёмся в лагерь.

Пиньмэй кивнула. Она сняла браслет, угнездила его в ладонях, и холодный камень начал согреваться.

– Только красться нужно будет очень, очень тихо, – предупредил Ишань.

Пиньмэй повернулась к нему, вновь надела браслет и отбросила за спину косу, которая всегда напоминала ей самой длинный мышиный хвостик. Потом сказала:

– Это я могу.

Ишань в ответ понимающе усмехнулся.

Глава 27

– С тех пор как вы появились, они и меня кормят гораздо лучше, – сказал каменотёс, когда дверь темницы с грохотом захлопнулась, и протянул Аме её плошку риса.

– И это называется лучше? – сказала Ама. – Плошечка риса раз в два дня.

– Раньше обо мне вспоминали раз в три-четыре дня, а то и раз в неделю, – сказал каменотёс. – А сейчас ещё и свет оставляют. Это всё благодаря вам.

– Мне? – спросила Ама, выуживая рис из плошки окоченевшими пальцами.

– Конечно, – сказал каменотёс. – Они вас уважают. Но не потому, что думают, будто вы умеете предсказывать будущее или сможете уберечь их от бедствий. Они чтят вас за то, что вы Сказительница.

– Да можно ли этим заслужить уважение таких людей, как они? – спросила Ама.

– Все уважают Сказительницу, – ответил каменотёс. – С вами время пролетает незаметно. Ваши речи переносят нас в места, о которых мы и не мечтали. Вы пробуждаете в сердцах печаль, и радость, и покой. Вы творите великие чудеса.

– Вы мне льстите, – сказала Ама. – Вряд ли это всё обо мне.

Каменотёс рассмеялся.

– Ну а о ком же? Разве не с вами солдаты носятся, как с драгоценностью? Разве не вас часовой укрыл своим плащом?

– Какая же я бессердечная, – сказала Ама. – Вы-то тут мёрзнете куда дольше, чем я. Это вам, а не мне нужно укутаться в плащ.

– Но часовой дал его вам, Сказительница, – возразил каменотёс. – Вы и грейтесь. А мне лучше расскажите ещё одну историю.

– Хорошо, – сказала Ама. – О чём бы вам хотелось послушать?

– Расскажите о чём-нибудь вкусном, – попросил каменотёс. – Хочу вообразить, что я ем не пустой рис, а что-то совсем другое.

Императора Цзу называли Сыном Небес – он и впрямь был в родстве с бессмертной Небесной Царицей-матерью. И хотя родство это было весьма дальним, Царица-мать всё же благоволила к нему и присматривала за ним с небес. А на его шестидесятилетие она явилась сама, собственной персоной. Колесница, запряжённая единорогами, вырвалась из облака и скатилась с небес на землю. Тысячи акробатов, певцов, танцоров и гостей ошеломлённо застыли. Но, хотя звёзды в короне Царицы-матери сверкали ярче, чем все земные светильники, все смотрели не на корону, а на персик, который Царица-мать держала в руке.

– Цзу, – обратилась к императору Царица-мать, – по моим меркам ты недостоин бессмертия, поэтому взамен я дарю тебе этот персик – персик долголетия. Он продлит твою жизнь на девятьсот девяносто девять лет. Надеюсь, что за это время ты сумеешь заслужить бессмертие.

Все смертные, в том числе и император, припали к земле в благоговейном поклоне, так что одному из вельмож Царицы-матери пришлось ткнуть в бок слугу, чтобы тот поднялся на ноги и взял персик. Император заикаясь пролепетал слова благодарности, Царица-мать кивнула ему и окинула одобрительным взглядом море склонённых голов. Затем единороги подались назад, взвились в прыжке – и вся процессия вновь растворилась в облаках.

Несколько секунд император и его гости остолбенело таращились в небеса. Если бы не персик, они, наверное, решили бы, что всё это им приснилось. Однако прекрасный золотистый персик был прямо тут, у них перед глазами, и излучал тёплое сияние. Император, облизываясь, взмахнул рукой, веля принести ему волшебный плод.

Толпа расступилась и, замерев, следила, как дрожащий слуга приближается к императору, торжественно неся на раскрытой ладони персик. Аромат персика струился в воздухе, пьянящий, как вино, и теперь слюнки текли у всех, не только у императора.

Но когда персик был уже на расстоянии вытянутой руки от Цзу, кто-то прорвался сквозь заворожённую толпу и схватил его! На миг все онемели, потом император проревел приказ – и его гвардейцы с гневными криками набросились на вора. Тот упал, но вместе с ним упал и персик – упал и покатился по полу к ногам императора, и все в ужасе увидели, что персик надкушен!

Потому что тот краткий миг, когда все потрясённо застыли, оказался всё же достаточно долог, чтобы злодей успел впиться зубами в персик. Золотая пушистая шкурка была разорвана, и из неровной, со следами зубов, впадинки капал прозрачный сок, сладкий и липкий, – точно хрустальные бусины скатывались по нитке. Итак, первый кусок персика достался не императору.

Разъярённый император приказал подвести вора к нему. Ко всеобщему изумлению, это оказался один магистрат, дальний родственник императора. Обычно император был к нему благосклонен. Но надкушенный персик вмиг всё изменил.