Книга Алое платье - Галина Гордиенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ира непроизвольно сжала кулаки и сердито воскликнула:
—Очень надо!
Сергей прочитал последнюю сцену и впервые ничего не поправил. Он покосился на учительницу математики и кивнул с умным видом на какое-то ее утверждение. С легкой насмешкой подумал о собственном сценарии: «Получается, он совершенен?» И едва не рассмеялся — вот уж вряд ли!
Но в голову ничего интересного не приходило, оставалось смириться. Сергей спрятал тетрадь в сумку и невольно фыркнул: сидевшая перед ним Ира Горелова ожесточенно грызла ручку. Она и не замечала, что испачкала синей пастой губы. И кончик косы растрепан, вечно волосы на палец накручивает, когда волнуется.
Сергей хмуро улыбнулся: Ирка наверняка не поняла новой темы. Туповата на удивление. Сколько раз подходила с задачками, Сергей замаялся объяснять. Иркину единственную извилину вычерчивали по линейке, не иначе. Забыв про загогулину, отвечающую за математику. Проще самому решить и дать Ирке списать. Экономия времени и собственных нервов!
Забавно, что Таня Мишина с ней дружит. Ирка почти не читает, думать не умеет, на уроках тихо плывет. Без Таниной подсказки все контрольные бы завалила. Правда, они сидят вместе с первого класса. Наверное, Мишина к ней привыкла.
Ира бросила ручку. Провела рукой по губам и размазала пасту.
Сергей пожал плечами: смешная девчонка. Ладно, хоть на роль Лизы подошла, что неудивительно. Пушкинская Муромская такая же пустышка, одна любовь на уме.
Сергей задумчиво посмотрел на четкий Танин профиль и с досадой подумал: «И что только девчонки вокруг любви накручивают? Ахи, охи, вздохи на скамейке, любовь до гроба… Как глупо!»
Сергей полгода назад спросил о ней, о любви, старшего брата, Вадим лишь расхохотался. Сказал — физиологическая потребность, не больше. Мол, против природы не попрешь, просто глупо. И нерационально.
Это Сергею как раз понятно: любой вид на планете воспроизводит себя. Непонятно другое — зачем осложнять жизнь? Или девчонки по-другому не умеют?
Сергей бросил взгляд на сумку, где лежала тетрадь со сценарием, и угрюмо ухмыльнулся: что-то он запутался. Если верить Пушкину…
Ну да, Берестов-то влюбился! И не дамский роман, мужиком написано.
Да еще в кого влюбился — в крестьянку! Явный мезальянс, как Сергей понимает. Жениться собрался! Против воли отца пошел. На наследство плюнул.
С другой стороны, Вадька сказал…
Или он смеялся?!
Сергей нахмурился: сам-то вечерами черти где пропадает. Не над дипломом работает – а на носу защита! – по дискотекам носится. И со своей Верочкой часами по телефону треплется. Мама кипит от возмущения, такие деньги Вадька тратит на свой сотовый.
А перед Новым годом братец с другой девчонкой встречался. Надей, кажется. Прошлым летом с Катей Никитиной дружил, она в соседнем доме живет. А на третьем курсе…
Сергей угрюмо усмехнулся: нет, тут точно любовью не пахнет! Или Вадька пока свою э-э… любовь не встретил?
Таня что-то шепнула Ире, и девочки еле слышно рассмеялись. Сергей задумчиво рассматривал знакомые с детства лица и не мог понять, какое больше нравится.
Танино, пожалуй. Оно… значительнее. Вон какой подбородок решительный, с ямочкой по центру. И дуги бровей над переносицей сурово сошлись. Глаза на солнце золотистыми смотрятся, а в тени – почти черные, зрачка не разглядишь. Волосы шелковым водопадом на плечи падают…
Таня снова чему-то засмеялась, и Сергей с трудом отвел взгляд от ее порозовевшего лица. Ему вдруг стало не по себе. Сергей уткнулся в учебник и сердито приказал себе не сходить с ума. Он не Берестов!
И потом — это всего лишь книга. Считай — сказка. Просто люди боятся одиночества, вот и придумали сказочку про любовь. А ее нет, Вадим прав. Иначе почему мать с отцом разбежались?
Сергей помрачнел, он почти не помнил отца. В памяти остался только смутный запах табака и мужского дезодоранта.
Вадим как-то сказал — отец почти сразу после развода из Череповца уехал. А мама вообще про него молчит, будто в капусте детей нашла. Или… прошла любовь, завяли розы? Тогда на кой черт она такая?!
И Сергей раздраженно пнул ни в чем неповинную сумку.
* * *
Ира нервно помассировала виски, почему-то болела голова. Впрочем, очень даже понятно — почему. Вчера легла спать заполночь, а сегодня они уже второй час репетируют одну и ту же сцену. Ту, где Лиза осознала свое безрассудство и решила больше не встречаться с Берестовым. Однако Алексей даже слышать об этом не хотел. Уверял в невинности своих желаний, обещал не подавать повода к раскаянию, повиноваться во всем… И Лиза сдалась.
Она, Ира, говорила за Лизу:
—Дай мне слово, не искать других свиданий кроме тех, что я тебе сама назначу…
А Алексей клялся святой пятницей.
Вот эта-то сцена им и не удавалась, Ира сама чувствовала. И не из-за нее. Из-за Игоря Дудинова. Не было в нем искренности, что ли? Слова звучали слишком академично, будто он их по книжке читал.
Светлана Степановна устало говорила:
—Игорек, ты же влюблен, понимаешь? Ты сейчас в панике. Говорить должен горячо, сбивчиво, будто от этого твоя жизнь зависит, не меньше. А ты просишь видеться с Лизой наедине, хотя бы через день, хотя бы дважды в неделю так, что мне хочется воскликнуть — не верю!
Света с досадой буркнула:
—Мальчишка. Что он понимает в любви!
Сергей раздраженно покосился на Зимину:
—При чем тут любовь? Это игра. Просто Игорю нужно на время стать этим идиотом Берестовым.
—Почему — идиотом? — возмутилась Света.
—Потому что только идиот мог поверить, что влюбился в неграмотную девку, — зло отрезал Стрепетов. — Не забудь, он на крестьян смотрел как на низшие существа, и это правильно. А тут — распустил губу, глупо!
—Любовь зла, — хмыкнул Васька.
Ира сидела на подоконнике. Слушала внезапно разгоревшийся спор и с невольной горечью думала: «Не будь Лиза хорошенькой, Алексей никогда бы не обратил на нее внимания. Но она миленькая, Пушкин это несколько раз отметил. Вот Берестову и плевать, что она дочь кузнеца. И не ровня самому Алексею. К тому же держалась Лиза непривычно, вот и заинтересовала Берестова».
Ира посмотрела на мальчишек: «Интересно, как мне себя вести, чтобы Стрепетов хотя бы обернулся в мою сторону?»
Девочка бросила взгляд на часы и едва не вскрикнула — как время бежит! Уже половина четвертого. Она должна идти к Аленке. И побыстрее. Аленка больна и ждет ее.
Ира мягко улыбнулась: смешная. Вчера снова дала ей прослушать приготовленную для матери запись. Говорила там о ней, Ире.
Ох уж эта Аленка!