Книга Непристойные предложения - Уильям Тенн

Я и подумать не мог, что эта ерунда обернется для меня серьезными неприятностями.

Сестрица настояла, чтобы я вместе с ней ходил на лекции по географии. Большинство других девиц, что летели на Венеру затем, чтобы выйти замуж, шушукались друг с другом всю лекцию, только не сестра! Она жадно ловила каждое слово, делала записи и задавала вопросы, от которых бедолага-стюард, вызвавшийся быть лектором, потел и крутился как уж на сковородке.

– Мне очень жаль, мисс Спарлинг, – говорил он с плохо скрываемым сарказмом, – но я не могу припомнить никакой сельскохозяйственной продукции, экспортируемой с Макроконтинента. Поскольку плотность населения там ниже, чем один человек на тысячу квадратных миль, а качество пахотных земель ниже стандартов… постойте-ка, вспомнил. Один овощ с Макроконтинента все же экспортируется, но его вряд ли можно назвать съедобным. Дикая навозная груша, из которой вырабатывают… гм… психотропное средство, собирается там контрабандистами. Кстати, в отличие от официальных, сообщаемых на Землю данных, объем контрабанды в последние годы заметно вырос. Говоря точнее…

– Прошу прощения, сэр, – не выдержал я, – но разве навозная груша не растет только на острове Лейфа Эриксона? Который никак не соединяется с Макроконтинентом, хотя небольшую часть года и связан с Московским полуостровом узким перешейком… вы же наверняка помните: это доказала третья экспедиция под руководством Ван Ли?

Стюард медленно кивнул.

– Да, я и забыл, – признался он. – Пардон, леди, но мальчик прав. Будьте добры, сделайте исправления в своих записях.

Однако записи делала одна лишь сестрица, и исправлять она ничего не стала. Несколько секунд она смотрела на меня, задумчиво покусывая нижнюю губу, а мне становилось все больше не по себе. Потом она захлопнула блокнот жестом, который у мамы обычно означал готовность отпинать любого представителя оппозиции.

– Фердинанд, – произнесла она. – Пройдем-ка в каюту.

В каюте она усадила меня в кресло, а сама принялась скользить вокруг него хищной рыбиной. Я понял, что влип.

– Я читал про это в судовой библиотеке, – попытался объяснить я.

– Ну да, конечно, – сухо бросила она, тряхнув черными как смоль волосами. – Только не говори мне, что про эту навозную гадость ты тоже в библиотеке вычитал. Все книги в ней проверены цензорами с Земли – именно для того, чтобы их могли читать неустойчивые мужские умы вроде твоего. Она бы не допустила… я имею в виду, цензора…

– Ластоногая, – презрительно хмыкнул я.

Сестра плюхнулась во второе надувное кресло.

– Это слово, – медленно произнесла она, – имеет хождение только среди венерианских отбросов общества.

– Но это не так!

– Что не так?

– Никакие они не отбросы! – я чувствовал, что увязаю все глубже и глубже, но не мог не ответить. Мне нельзя, никак нельзя выдать м-ра Брауна! – Это охотники и фермеры, путешественники и торговцы! Это они строят цивилизацию на Венере. И делать это в таком пекле могут только настоящие мужчины.

– Правда? – спросила она, глядя на меня так, словно у меня выросла вторая пара ушей. – Что ж, продолжай.

– Хилым, законопослушным подкаблучникам не построить цивилизации в новом мире. Это под силу только людям, не боящимся устанавливать свои собственные, новые законы, когда это нужно. И если понадобится – с помощью оружия. Законы начинаются с этого, а в книжки их запишут позже.

– А теперь скажи мне, Фердинанд, какой злонамеренный, преступный самец вещает теперь твоими устами?

– Никакой! – настаивал я. – Это мои собственные мысли!

– Удивительно стройные мысли для несовершеннолетнего сопляка! Для того, кто до сих пор выказывал достойное сожаления, хотя и обычное для лиц мужского пола отсутствие интереса к политике и философии. Я намерена построить на этой новой планете, о которой ты, Фердинанд, говоришь, политическую карьеру – разумеется, после того, как найду себе хорошего, надежного мужа – и мне совершенно не нужно в семье мужлана-сексиста. Так кто набил тебе голову этим вздором?

Меня бросило в пот. Когда сестрица чувствует, что ей лгут, хватка у нее становится – бульдог позавидует. Я потянул из кармана носовой платок утереть лоб, что-то выпало из него и стукнуло об пол.

– Что это делает у тебя в кармане моя фотография, Фердинанд?

Западня с грохотом захлопнулась.

– Один… один пассажир хотел посмотреть на тебя в купальнике.

– Все пассажиры на этом судне женщины. Не могу себе представить, чтобы кому-нибудь из них была интересна моя внешность. Ну-ка, колись, Фердинанд, ведь это мужчина подсказал тебе эти антисоциальные мысли, да? Воинствующий сексист из этих, из разочарованных мужланов, которые все еще хотят прорваться к власти, хотя и понятия не имеют о том, как управлять. Если не считать, конечно, их древних, кровавых способов. Кто совратил твою светлую, невинную душу, Фердинанд? Говори!

– Никто! Никто!

– Ты знаешь, Фердинанд, мне врать бессмысленно! Ну!

– Я же сказал … Все сказал! И не зови меня Фердинандом. Зови меня Форд.

– Форд? Форд??! А ну-ка, слушай меня, Фердинанд…

После этого мне ничего не оставалось, кроме как признаться. На это ушло всего несколько минут. Я не могу винить сестрицу. Она слишком хорошо меня знала. Ну и потом, она же женщина.

Даже так я не хотел подводить м-ра Батта Ли Брауна – насколько это возможно. Я заставил сестрицу пообещать, что она не выдаст его, если я отведу ее к нему. Она кивнула, и я почувствовал себя немного лучше.

Дверь отворилась по условному сигналу «Сезам». Увидев, что я не один, Батт вздрогнул, и в руке его мгновенно оказался десятидюймовый бластер. И тут же он узнал сестру – по фотографиям. Он сделал шаг в сторону, и бластер его, продолжив движение, снова оказался в кобуре. Батт откинул зеленый капюшон. Теперь настал черед вздрогнуть сестре – при виде его длинной, пышной гривы.

– Мое почтение, мисс Спарлинг, – пророкотал он своим басом. – Заходите, будьте так любезны. И простите за поспешную реакцию.

Сестра вошла, и я следом за ней. Я попытался встретиться с ним взглядом, чтобы объяснить все, но он в два шага оказался в носу шлюпки – лицом к лицу с сестрой. Надо признать, она не дрогнула. Ростом она была ему не выше подбородка, но руки решительно скрестила на груди и вид имела самый что ни на есть вызывающий.

– Во-первых, мистер Браун, – начала она тоном учительницы, отчитывающей нерадивого ученика, – вы, надеюсь, понимаете, что совершаете не просто политическое преступление, путешествуя без визы и не оплатив проезд, но и с моральной точки зрения то, что вы потребляете продукты, предназначенные для сохранения жизни пассажиров и экипажа этого судна, совершенно возмутительно?

Он широко открыл рот, поднял было свою огромную ручищу, потом выдохнул и опустил ее.