Книга К звездам! - Гарри Гаррисон

— Ширли, — сказал он, — если бы я мог ответить, завтра бы меня, вероятно, сделали президентом. Ничто никогда не бывает просто, когда нужно отыскать ответ. У всех свои собственные идеи, их проталкивают, посылая к черту остальные. Такова история рода человеческого. Когда-то она вознесла нас на вершину, а сейчас сбросила нас оттуда. Люди будут мириться с любыми неудобствами, и с детской смертностью, и со старением в тридцать лет, пока все будет по-старому. Попробуй заставить их измениться — и они станут с тобой драться, даже умирая, будут твердить, что то, что было хорошо для их дедушек, хорошо и для них. Когда в Мексике опрыскивали дома ДЦТ, чтобы уничтожить москитов, которые являются переносчиками малярии, убивающей людей, приходилось использовать войска, чтобы сдерживать людей, пытающихся туда немедленно вернуться. Местным жителям не нравилась эта белая ерунда на мебели, она выглядела некрасиво. Я видел это своими собственными глазами. Контроль над смертностью появился незаметно, и люди о нем даже не узнали. Врачи пользовались все более современными лекарствами, качество питьевой воды улучшалось, работники здравоохранения следили за тем, чтобы болезни не распространялись. Все это появилось словно само собой, этого никто не заметил. И теперь в мире слишком много людей. И что-то в этом отношении нужно делать. Но сделать что-то означает, что люди должны измениться, должны предпринять какое-то усилие, воспользоваться своим рассудком, а это большинству людей не под силу.

— Да, это будет вмешательством в личную жизнь, Сол. Вот так просто сказать людям, что они не могут иметь детей…

— Прекрати! Мы опять начинаем возвращаться к этим мертвым детям! Контроль над рождаемостью не подразумевает никаких детей. Он лишь означает, что у людей есть выбор, как жить. Как управляемые одними инстинктами, бездумно размножающиеся животные или как разумные существа. Будет в семье один, два или три ребенка — какая рождаемость удержит население земного шара на постоянном уровне и создаст благоприятные условия для нормальной жизни всех людей? Или будет четыре, пять или шесть, о которых не думают и не заботятся, которых растят в холоде, голоде и нищете? Как в этом мире за окном, — добавил он, показывая в окно.

— Если мир таков, как ты говоришь, тогда все бездумны и эгоистичны.

— Нет. Я лучшего мнения о человеческом роде. Им просто об этом никогда не говорили, и они рождались животными и умирали животными, по крайней мере многие из них. Я виню вонючих политиков и так называемых общественных деятелей, которые избегали этого вопроса и скрывали его, потому что он спорен и вообще… Пройдут годы, прежде чем он решится, а мне хочется получить свое сейчас. Через столетие человечество сожрет все запасы полезных ископаемых, которые накапливались в течение миллионов лет, и никто наверху не прислушается к голосам, которые пытаются их предупредить. Они просто будут позволять нам чересчур много производить и чересчур много потреблять, пока не исчерпается нефть, пока не истощится пахотный слой, пока не срубят все деревья, не перебьют всех животных, не отравят землю. И нам придется смотреть на семь миллиардов людей, дерущихся из-за оставшихся крох, ведущих нищенский образ жизни — и по-прежнему бесконтрольно размножающихся. Поэтому я заявляю, что пришло время встать и сказать свое слово.

Сол сунул ноги в ботинки и крепко завязал шнурки. Потом надел теплый свитер, достал из шкафа изъеденный молью мундир. На оливковой ткани виднелись разноцветные нашивки, а под ними — медаль снайпера и значок военного училища.

— Похоже, сел, — пробормотал Сол, пыхтя и пытаясь застегнуть пуговицы на животе.

Затем он замотал шею шарфом и надел допотопное потрепанное пальто.

— Куда ты собрался? — огорченно спросила Ширли.

— Сделать заявление. Напроситься на неприятности, как сказал бы наш общий знакомый Энди. Мне семьдесят пять лет, и я достиг этого почтенного возраста, остерегаясь всяческих неприятностей, держа язык за зубами и не вылезая, как меня учили в армии. Возможно, в этом мире слишком много таких, как я, — не знаю. Возможно, я должен был высказать свой протест немного раньше, но я никогда не видел того, против чего мне хотелось бы протестовать, а сейчас я вижу. Сегодня столкнулись силы тьмы и силы света. Я собираюсь примкнуть к последним.

Он натянул на уши шерстяную шапочку и направился к двери.

— Сол, о чем ты вообще говоришь? Скажи мне, пожалуйста, — попросила Ширли, не зная, радоваться или плакать.

— Проводится демонстрация. Придурки под лозунгом «Спасите наших детей» идут к муниципалитету, протестуя против закона о чрезвычайном положении. Проводится и еще один митинг — теми, кто выступает за этот закон, и чем больше там будет народа, тем лучше. Если много людей встанут и крикнут, их могут услышать. Возможно, тогда закон пройдет через конгресс. Возможно.

— Сол!.. — крикнула Ширли, но дверь захлопнулась.

Поздно ночью Энди с двумя санитарами притащили носилки, на которых лежал Сол. Он был мертвенно бледен, без сознания и тяжело дышал.

— Произошла уличная потасовка, — сказал Энди. — Там был Сол. Его сбили с ног. У него сломано бедро. — Он устало и без улыбки посмотрел на Ширли. Носилки внесли в комнату. — Для старика это может оказаться очень серьезным, — сказал он.

Глава 5

На воде образовалась тоненькая корочка льда, она хрустнула и сломалась, когда Билли опустил туда канистру. Поднимаясь вверх по лесенке, он увидел, что показалась еще одна ржавая ступенька. Они вычерпали уже огромное количество воды из-за переборки, но, похоже, ее оставалось там еще много.

— Наверху тонкий лед, но не думаю, что вода промерзнет до самого дна, — сказал он Питеру, плотно закрывая за собой дверь. — Там по-прежнему много воды. Очень много.

Он каждый день тщательно замерял уровень воды, а потом плотно закрывал дверь, словно это был банковский подвал, полный денег. А почему бы и нет? Чем не деньги? Пока продолжались перебои с водой, они могли бы получать за нее неплохие деньги, те доллары, которые были нужны, чтобы жить в тепле и хорошо питаться.

— Ну что, Пит? — спросил он, вешая канистру на кронштейн над горящим морским углем. — Ты когда-нибудь перестанешь думать, что эту воду можно есть? Мы могли бы продать ее и купить еды.

Питер неподвижно сидел на корточках, глядя на дверь, и не обращал на него никакого внимания, пока Билли не повысил голос. Питер безрадостно покачал головой.

— Чей Бог живот их, и чья слава в стыде их, — с выражением произнес он. — Я уже объяснял тебе, Билли. Мы подходим к концу материального мира. Если ты будешь жаждать материального, ты пропал…

— Так… а ты пропал? Ведь эту одежду и эту еду мы купили на деньги, вырученные за воду. Так что ты имеешь в виду?

— Я ем только для того, чтобы дожить до Дня, — торжественно ответил Питер, глядя сквозь дверной проем на бледное ноябрьское солнце. — Мы уже очень близки к нему, осталось несколько недель — даже трудно поверить. Скоро настанет час. Мы благословенны — это произойдет при нас.