Книга Мара и Морок. Трилогия - Лия Арден

отдаю часть своей жизни и чувствую присутствие Велы. На моих глазах её раны и даже мелкие царапины затягиваются, но вместе с этим чёрные волосы светлеют, становясь светло-серыми. Теперь в её растрёпанной косе отчётливо видна чёрная лента с костяными бусинами.

С облегчением откидываю голову назад, глядя, как Мара вновь начинает дышать, хотя сейчас это скорее привычное действие её тела. Сердце молчит, а её кожа скоро потеряет тепло. И всё же я рад, потому что знаю, что это временно. Не бужу пока. Вначале вытащу нас наружу. Я расчищаю пол от камней и оставляю Мару у стены, а когда поднимаюсь на ноги, тут же приваливаюсь к обвалу. Головокружение вызывает жуткую тошноту, а моё правое бедро и штанина пропитаны кровью. Вначале я решаю, что это кровь Велы, но с недоумением нахожу рану в собственном боку. Органы в порядке, но порез глубокий, и неизвестно, сколько крови я уже потерял. Теперь при виде рваных краёв раны я ощущаю и боль, которую до этого не замечал.

Зачем-то тихо бормочу слова извинений Моране, когда отрываю большой кусок от плаща Мары, намереваясь перевязать себя. Однако на середине осекаюсь, и извинения переходят в недовольное ворчание. Могла бы и помочь своим приспешницам.

Я не отчаиваюсь. Бывал в разных передрягах.

Проклятье, да мы только что сбежали от Озема и Сумерлы.

Но мысль о возможной нелепой смерти от удушья или потери крови вызывает у меня нервный смех и последующий болезненный вздох. Нужно разобрать завал, пока я способен двигаться. Я только что привязал Велу к себе, решив, что спас Мару. Но толку от этой связи, если я сам умру здесь?

Какие-то камни я отбрасываю с лёгкостью, а другие так тяжелы, что я с трудом сдвигаю их в сторону. Я работаю около часа, изредка останавливаясь, если головная боль до тошноты захватывает все мои мысли. Я ощупываю затылок, нахожу рану и там, вся шея и волосы в уже засыхающей крови. Первые признаки отчаяния настигают меня ещё через два часа, когда после сдвига большого булыжника потолок опять начинает дрожать и новые куски валятся сверху. Один из них придавливает мне ногу. Последние силы накатывают волной адреналина и потоком ругани, льющейся из моего рта. Я поднимаю и пинаю кусок, а после предаюсь отчаянию, скрывая лицо в ладонях. Половина того, что я расчистил, снова завалена.

Я устал, мне нужно передохнуть. Ковыляя, возвращаюсь к Веле, вновь сажаю её к себе на колени, обнимаю и тяжело выдыхаю.

Моим чувствам…

В памяти сами собой всплывают слова, сказанные Сумерле.

Я её выбрал.

Когда простая симпатия переросла в эту ноющую в груди боль?

И я же виноват в её смерти.

Я не должен был поддерживать план Валада, не должен был просить о помощи ни одну из Мар. И тем более позволять им сюда спускаться.

Я стискиваю Велу в объятиях, как если бы близость к ней могла придать мне сил сражаться дальше, но на самом деле я чувствую только сонливость, запах крови и незнакомую пропасть в душе. Меня успокаивает мягкость волос Мары, и я утыкаюсь носом ей в макушку, прикрывая глаза.

27

Морок

– Нет… даже не…

Кто-то дёргает меня за плечо, пытается забрать то, что я сжимаю в руках, а когда я вспоминаю, что это Вела, то упрямлюсь сильнее.

– Нет, Ирай! Вставай!

Кто-то трясёт меня. Далеко не с первой попытки мне удаётся открыть глаза. Даже тусклый свет заставляет вновь зажмуриться.

– Ты привязал к себе мою сестру, а потом решил умереть?! – В голосе Валада больше страха, чем злости, которой он прикрывается. – Поднимайся!

Я всё ещё почти ничего не вижу, но теперь добровольно отдаю Велу. На месте Валада тут же появляется Ясна, я узнаю её по красной накидке.

– Открой рот, косторез.

Я подчиняюсь, и она вливает в меня горькую настойку, но даже её я глотаю с удовольствием, ощущая, как от обезвоживания потрескались губы. Следом в рот мне попадают травы, и я вяло жую, надеясь, что это обезболивающее, потому что у меня болит каждая мышца и кость.

– Проклятье… – с тревогой бормочет Ясна.

Я моргаю, замечая, что она осматривает пространство вокруг меня.

– Поднимайся, косторез. И я надеюсь, что в тебе в разы больше крови, чем уже вытекло.

Я слабо хмыкаю, решая не смотреть и не узнавать, какое количество способно напугать эту язвительную Мару. Поднимаюсь, а Ясна сдавленно кряхтит, когда я опираюсь на неё практически всем весом.

– Сколько у вас это заняло? – хрипло спрашиваю я и киваю на узкий проход, который им удалось разобрать.

– Сутки.

– Сутки?!

– Да, поэтому… спасибо.

– За что? – недоумеваю я.

– За то, что не помер, пока мы возились, – стыдливо и явно нехотя признаётся Мара.

– Ну, помереть я ещё могу, – едва ворочая языком, намеренно дразню я, а та шипит в ответ, недовольная моей шуткой.

Ясна вытаскивает нас всех через озеро. Вернуться обратно не так сложно. Нужно только подняться до воды в потолке, а та дальше сама выталкивает на поверхность. Там нас встречает Алия. Она в порядке, хоть и выглядит ещё более измученной. Правда, мы чувствуем себя не лучше. Я с наслаждением втягиваю носом свежий вечерний воздух, пропитанный запахами сосен и лиственниц.

Ясна обрабатывает мои раны и зашивает их, пока Алия стирает кровь с Велы, а Валад разжигает костёр. Я рассказываю им обо всём, что произошло, а решение переночевать рядом со Смородиной-рекой на восточной стороне гряды кажется детской игрой после встречи с Оземом и Сумерлой. К тому же мне нужна хотя бы ночь, чтобы завтра я смог сесть на коня.

Алия просит прощения за всё и работает молча, но сейчас она последняя, о ком я способен думать. Валад и Ясна с удивительной стойкостью выслушивают о смерти Велы, возможно, они уже успели отчаяться найти нас живыми под завалами.

– Почему она спит? – спрашивает Ясна, пока Валад обнимает сестру, не желая её отпускать, а я медленно ем приготовленную кашу.

Горячая пища обжигает рот, потрескавшиеся губы саднит, но они хотя бы больше не кровоточат. Валад перевязал мне голову и дал ещё успокаивающих трав, но боль всё равно пульсирует в затылке.

– Потому что я её не разбудил. Я могу сделать это в любой момент, однако предлагаю увезти её, дождаться, когда заработает сердце, и сразу оживить. Так она не будет помнить себя мёртвой.

– Отлично, так и сделаем, – незамедлительно кивает Валад, и его губы трогает слабая улыбка.

– Нет.

Протест Ясны непонятен, и мы