Книга Под розой - Мария Эрнестам

— Помнишь, как мы взяли напрокат «Веспу», купили томаты, брынзу, оливки для греческого салата и поехали на пикник в горы? — спросил Свен.

Я ответила, что разумеется помню. Я все помню. И по-прежнему чувствую вкус тех томатов во рту, когда ем купленные в магазине плоды — крупные, красные и совершенно безвкусные.

— А потом мы вернулись и обнаружили, что Эрик заболел, и ты, как всегда, написала открытки заранее, — продолжал вспоминать Свен. И добавил: — Это была неплохая идея, ведь в отпуске действительно нет ни времени, ни желания писать открытки. — Воспоминания его развеселили. — Может, нам снова съездить на Родос? — смотрит он на меня. — Ты могла бы обратиться к своим бывшим коллегам из «Якоби», они бы нам что-нибудь посоветовали… Может, еще жив тот семейный отельчик, в котором мы тогда останавливались?..

Родос. На тамошних монетах розы изображали еще за две тысячи лет до рождества Христова. Турбюро Якоби одним из первых стало работать на Родосе. Тогда это был рай, почти не тронутый цивилизацией. Я подбирала маленькие сувениры для наших клиентов, наслаждалась красотами греческой природы и местными винами. Там я занималась любовью, не думая о последствиях. И поддерживала легенду об исчезновении мамы.

Я открыла рот, чтобы сказать, что отель наверняка давно продан и перестроен, но не осмелилась огорчить Свена — у него на лице был написан такой энтузиазм. В то, что его планы осуществятся, я не верила. Мы с ним ездили за границу в отпуск всего несколько раз и ни разу с тех пор, как он десять лет назад перенес инфаркт.

Но мне все равно приятно было видеть Свена оживленным. Он даже сделал мне комплимент, отметив, как молодо я выгляжу.

— Ты совсем не поседела. Такая же золотисто-рыжая, как раньше. И такая же стройная. Не скромничай, ты выглядишь чудесно.

Я подняла бокал и сказала, что он, как всегда, очень мил. Вечер удался.

Я думала, что, вернувшись домой, сразу же усну и крепко просплю всю ночь. Но я ошибалась. Стоило нам войти, как зазвонил телефон. Я подняла трубку и услышала голос Ирен Сёренсон. Она была в такой ярости, что путалась в словах:

— Ты украла мое столовое серебро! Мои столовые приборы, которые мне купил Александр, я знаю, что это ты. Ты была у меня дома. Ты единственная, у кого есть ключ.

— Но Ирен, милая, послушай… Ирен… Послушай! Эти приборы ты подарила Сюзанне несколько лет назад! Зачем мне их красть? У нас есть свое столовое серебро. К тому же, у социальных работников тоже есть ключ, не станешь же ты утверждать, что они тоже что-то украли!

— Как ты можешь так со мной поступать! Мне не жалко для Сюзанны серебра, но я сама могу ей его отдать. Я не хочу, чтобы вы с ней приходили и рылись в моих вещах. Вы плохие люди! Плохие…

Свен, стоявший рядом, слышал каждое слово, потому что он, в отличие от большинства мужчин, не выработал привычку не слышать лишние две тысячи женских слов в день. Увидев, что меня затрясло, он отнял телефонную трубку. Обычно мне удается сохранять спокойствие в подобных ситуациях, но это уже слишком. Кто-то пытался разорвать такой чудесный день острыми когтями. Почему Ирен всегда звонит именно мне, которая ей столько помогает? Почему не докучает социальным работникам или своей дочери? Мои мысли озвучил Свен, только в более грубой форме.

— Ты не заслуживаешь нашей заботы, — сказал он Ирен то, что уже тысячу раз говорил мне, и повесил трубку. Но Ирен была словно вонючий дым от окурка, который никак не хочет гаснуть. Мне стало трудно дышать.

В попытке вернуть душевное равновесие я взяла тряпку и принялась за уборку. Я вытерла пыль со статуэтки Девы Марии на камине и вымыла полы во всем доме, вспоминая свою первую встречу с Давидом Якоби. Свен умолял меня: «Ева, милая, ложись спать! Ты можешь прибрать завтра!». Наконец, он бросил попытки меня отговорить и занялся приготовлением бутербродов. Вся вспотев от выпитого за ужином узо и физических усилий, я сердито бросила ему: «Лучше бы помог!». Бедный Свен, ему, как всегда, досталось за других. Конечно, не он один такой, но все же это несправедливо. Несправедливо наказывать людей за чужие проступки.

Иногда мне кажется, что все мы — марионетки в руках искусного кукольника, и сегодня этот кукольник специально задержал меня у столика с фотографиями. Протирая их, я наткнулась на свадебное фото родителей. На нем изображена красивая женщина с высокой прической, украшенной цветами, которая придает ей одновременно чопорный и фривольный вид. Незаметно, что она рожала всего пару недель назад: талия у нее тонкая, ослепительно белое платье открывает шею и грудь, букет огромный, а улыбка призывная. Рядом с ней стоит светловолосый жених, который как будто заглядывает в вырез ее платья. Но это только так кажется: бабушка рассказывала, что у папы была температура тридцать девять и он едва держался на ногах. Каким-то чудом ему удалось выдержать венчание и ужин, но на свадебный вальс сил уже не хватило. Он пошел домой и лег в постель, а мама осталась и танцевала до утра, пока ее новоиспеченный муж лежал дома в жару.

Бабушка ей этого так и не простила. Она старалась общаться с мамой нормально, но не смогла. Их взаимная неприязнь была так сильна, что даже я это чувствовала. Мама либо вообще не обращала на свекровь внимания, либо огрызалась, когда та ей что-то говорила. Это могло бы выглядеть как милая семейная перепалка, но когда родителям отца случалось навестить нас на Рождество, ненавистью женщин друг к другу пропитывались и окорок, и глинтвейн.

— Бабушка такая красивая! — угораздило меня сказать однажды, когда они были у нас в гостях и я не смогла сдержать восхищения бабушкиным ярким цветастым платьем.

— Какая разница, что она надела, если у нее воняет изо рта! — отрезала мама.

Сейчас, протирая ее лицо под стеклом и думая о ней и об Ирен, я спрашивала себя, почему общаюсь со второй, зная, каких трудов мне стоило расправиться с первой. Я ведь почти позволила прошлому действительно стать прошлым. Я удивилась, почему, черт побери, до сих пор не выкинула мамину фотографию, и отправилась к мусорному баку. Свен поставил на крышку бутылку пива — в знак благодарности мусорщику за помощь. Я убрала пиво, открыла крышку и швырнула фотографию в контейнер. Услышав звук бьющегося стекла, я испытала глубокое удовлетворение. Закрыла крышку и поставила на нее пиво. Потом вернулась в дом, легла рядом со Свеном и притворилась, что читаю. Как только он начал похрапывать, я встала, спустилась в подвал и взяла бутылку вина. Не из тех, что мне подарили на день рождения, а их тех, что сама купила. Сначала узо, теперь греческое вино… Да простят меня боги, но сегодня мне это просто необходимо. Меня не оставляет ощущение, что дальше все будет только хуже.

30 июня

Я оказалась права. В последующие дни дьявол, похоже, развлекался вовсю. Первый предвестник бури дал знать о себе уже наутро, когда Свен принес мне в постель завтрак: чай, бутерброд и стаканчик портвейна. Очень скоро выяснилось, в чем причина такой щедрости. Проглотив свой бутерброд и запив его чаем, Свен приступил к делу:

— Ева, я разговаривал с Орном. Он придет на днях посмотреть трубы.