Книга Сорок тысяч - Константин Нагаев

– Правда?

– Нет, – ответила я. – Но это не важно.

– Ты пьяна?

– Наоборот. Я уже протрезвела и вдруг поняла, что живу в болоте и стараюсь не вылезти из него, а вытащить все болото на сушу. И это болото – ты. Любимый мой, родной.

– Я тебя не понимаю. Ты пьяная. Кричишь. Несешь бред. Что ты хочешь сказать?

– Ничего, мой мальчик, – и тихо добавила: – ничего такого, что тебя бы удивило. Тебя же вообще ничего не удивляет. Ты безрадостен, как отчет партсъезда. Ты год сидишь на жопе в своей зоне комфорта и даже не пытаешься хоть что-то изменить. Я уже так не могу.

– Может быть, ты поспишь, и мы утром поговорим?

– Точно. Я посплю. А утром мы не поговорим. Ты соберешь все свои эскизы и пойдешь вон.

– Это нечестно…

– Квартира моя. Я ее снимаю. Я за нее плачу. Я покупаю еду и делаю все, чтобы… Ой, ну тебя к лешему. Устала. Завтра с утра чистишь зубы и к маме. И ляг на диване в зале. Если уж у меня нет нормального секса уже полгода, пусть тому будет хотя бы логическое объяснение.

Зашла в спальню. Закрыла дверь. И вырубилась.

Утром, когда я проснулась, в доме было тихо. Он вывез свои вещи, не забыв прихватить натюрморт с кухни. В телефоне появилась СМС «Взял в долг три сотни на такси».

Я улыбнулась и пошла ставить чайник.

Я встретила его через полгода. Он сидел в кафе. Вид у него был очень помятый. Местами даже с заломами. Заметив меня, он моментально опустил глаза, делая вид, что обнаружил в кружке, как минимум, новую галактику. Или редкий вид жуков-короедов. Так и сидел. Ожидая прихода осени и старости…

Восьмой день

Снег под ногами был похож на кашу из песка, крахмала и опилок. Ботинки то и дело проскальзывали на брусчатке. Спина мокрела и было тяжело дышать. И только крепко затянутый шарф, как колодка, позволял хоть как-то держать голову прямо.

Ботинки намокли. Снежная парша липла к подошвам. Идти оставалось около трех кварталов. Пачка сигарет в киоске. Два светофора. И маленькая аллейка через скверик.

Старый бар, в который мы несколько раз заходили с Андрюхой пропустить по стаканчику, был также неприметен, а от того мил. Те же завешанные красными шторами окна. Та же массивная дубовая дверь. Тот же запах дорогого трубочного табака и хвои.

Я сел у столика в углу. У самого большого окна. Отсюда хорошо просматривался вход в паб и было легко привлечь внимание бармена. Взял себе пятьдесят «Якова Данилыча» и ведро льда. Неожиданно хлопьями повалил снег. И стало очень тихо. Даже пара англичан, только что громко доказывавших что-то друг другу, затихла. Снег. Тишина. Тепло.

Серая тень промелькнула возле входа. Я услышал, как кто-то легко сбивает снег с обуви. Потом цокот каблучков по кафелю. И что-то спрашивают у бармена. Она. Точно.

– Глеб.

Черные вязаные перчатки. Серое пальто. Красный шарф закрывает пол-лица. И красная шапка с дурацким бубоном.

– Бубон дурацкий, – сказала она, стягивая шапку. – Но мне эта шапка нравится. И к шарфу подходит, – и, почти без паузы, : – Здравствуй.

Рыжие волосы упали на плечи.

– Я заказала себе кофе. И виски.

Просто сказать.

– Варенька. Андрей погиб.

Застыла. Посмотрела на меня… как будто толкнула взглядом в грудь.

Серое лицо.

– Как так… Мы же с ним… Вот буквально…

Она побелела.

– Ты присядь. Присядь, девочка Варя. А я все тебе расскажу.

И рассказал. Легче мне стало. Варвара сидела отрешенно. Только слезы капали на свитер. А потом пауза и тихий голос.

– Глеб.

– Да.

– Не место, не время, но пока… Я хочу встречаться с тобой. А наверное, даже жить.

– Варенька…

– Я понимаю, что идиотизм и наивность. Но я должна это была сказать. А теперь – прости.

Подскочила. Начала натягивать пальто. Рука все мимо рукава.

– Варенька. Сядь. Пожалуйста.

Присела на край. Пальто накинуто на плечо. Шарф жадно лизал пол.

– Ты мне сделала предложение. И я согласен. И так же как и ты, не могу объяснить, почему. И давай сегодня немного выпьем.

– А может, потом немного пройдемся?

– Да. И чуть– чуть поговорим. Для сугреву.

Снег за окном перестал метаться и укладывался спать. Блюзы лениво летали по пабу, не находя себе места. Разговор оставлял «ножки» на стенках стаканов. За этим столом сидели два человека, которых свела судьба. Ну и тарелка фри. Да ярд виски.

Мы вышли на улицу в тот момент, когда Синатра начал кричать: Let it snow!.

Алкоголь приятно качал планету. Снег шел уже редкий. Неподалеку от паба был тот самый скверик с освещенными фонарями дорожками и длинными, с основами из чугунного литья, лавочками. Самое замечательное – этот сквер был тихим. Ну и еще абсолютно пустым.

Холода не чувствовалось. Варвара держала меня под руку. Сначала шли молча. Молча и покурили. Потом разговор начал потихоньку складываться. Как тетрис, что ли. Возникали кусками детские воспоминания. Случайные встречи. Любимая музыка. Ненужные уже имена одногруппников из детского сада. Потом снова тишина. И было даже непонятно, кто первым произнес слово «бывшие». Возникла пауза.

И плотину прорвало. В кучу смешались все обиды и озлобленности, приятные и милые сердцу моменты. Начался большой пересказ раздражающих глупостей и утонченный треп о том, что хотелось оставить в сердце надолго. И снова провалы в тишину.

Варя сняла перчатку и стряхнула снег с моих волос. Под фонарем. Улыбнулась.

– Варенька… Знаешь… Для меня очень важно. Даже не так. Критично.

– Спрашивай.

– Ты к собакам как относишься? В смысле – ты их любишь? Ну как вот живое существо. Не знаю, как сказать…

Варвара остановилась. Прокричала что-то звонкое в небо и повернулась ко мне.

– Я и детей люблю. Особенно наших, – выдала и осеклась.

Прошли еще метров пятьдесят. Оба молчали. Смотрели под ноги и тяжело дышали. Снег замер на лету.

– Но первый – сын, – сказал я.

Варвара уткнулась мне в грудь и заревела.

Через двадцать минут, проводив ее до дома, сел в такси. Таксист немного с опаской посматривал на пассажира, который ничего не говоря улыбался, прижавшись лбом к боковому стеклу.

Заскочил домой. Хорошо, что забыл выключить обогреватель. Опасно конечно, но как тепло. Бросился на кухню с радостью мыть посуду. Как будто она прямо сейчас зайдет, а у меня посуда немыта. Потом поставил чайник. И курил в форточку. В окне напротив на кухне тоже горел свет. И тоже кто-то курил. Я несмело помахал ему рукой. Тень в окне ответила взаимностью. Это было очень просто и очень по-настоящему.