Книга Грибоедов. Тайны смерти вазир-мухтара - Сергей Дмитриев

Грибоедов же ничуть не зазнался со своим новым, как он писал, "павлинным званием", и просил, например, Булгарина узнать "в герольдии наконец, какого цвету дурацкий мой герб, нарисуй и пришли мне со всеми онёрами". Поэт выехал из Петербурга 6 июня 1828 г., посетив Москву, а затем вместе с Бегичевым навестил свою сестру Марию Дурново в селе Спасском Тульской губернии, где окрестил своего очень болезненного племянника, названного в его честь Александром (вот причуда судьбы!). Сестра хотела, чтобы крестным отцом ее сына был именно брат, и еще в мае она писала Грибоедову: "Люби дорогого Александра, и если ему суждено жить, то я употреблю все средства, чтобы сделать его достойным любви твоей". "Сашку я наконец всполоснул торжественно, по-христиански", — писал позднее о свершившемся крещении поэт, еще не зная, что и имя свое, и здоровье, и благословение на будущее он передал как будто по наследству своему племяннику.

Только за Новочеркасском Грибоедова нагнал курьер, который привез личное послание Николая I Фетх-Али-шаху с верительными полномочиями нового посланника: "…На основании мирного договора, благополучно заключенного в селении Туркманчай, и для постоянного содействия, сохранения и утверждения дружества, возобновленного сим вечно достопамятным актом, Мы признали за благо для постоянного пребывания при Дворе Вашего Шахова Величества определить Полномочного Министра, и таковым назначили Нам любезноверного Статского Советника и Кавалера Грибоедова. Мы питаем лестную надежду, что Ваше Величество примет сие как доказательство Нашего искреннего уважения и желания распространению мирных сношений не только между Нами, но и между народами". (Как вскоре покажут виражи истории, эта лестная надежда на "дружество" будет подло разбита коварными и жестокими происками врагов России.)

СНОВА НА КАВКАЗЕ: ЛЮБОВЬ И СЛУЖБА

9 июля 1828 г. Грибоедов прибыл в Тифлис и остановился в доме Паскевича, которого в городе не было. Поэт вынужден был поехать к нему в действующую армию, но известие об эпидемии чумы, распространившейся в войсках, заставило его возвратиться в Тифлис, где ему суждено было испытать мгновения счастья. Дочь его старого приятеля, не достигшая еще 16 лет княгиня Нина Чавчавадзе, которую он знал девочкой и с которой часто музицировал, очаровала его своей прелестью, внезапно он сделал ей предложение и получил согласие сначала невесты и ее матери, а потом и её отца, поэта и генерал-майора, начальника Армянской области А.Г. Чавчавадзе. Родилась Нина 4 ноября 1812 г. и была моложе Грибоедова на семнадцать с половиной лет. Она выделялась своими недюжинными способностями и уже славилась в Тифлисе как блестящая красавица.

А начиналась эта история в далеком 1822 г, (именно в этот год поэт закончил первоначальную редакцию "Горя от ума"), когда, приехав в Тифлис из Персии, где Грибоедов служил секретарем русской миссии, он, начав работу по дипломатической части при наместнике на Кавказе генерале А.П. Ермолове, особенно сдружился с семьей князя Александра Чавчавадзе, представителя знатнейшего грузинского рода (его отец Гарсеван подписал в 1783 г. от имени царя Ираклия II знаменитый Георгиевский трактат), участника Отечественной войны 1812 г., поэта, командовавшего тогда Нижегородским драгунским полком, расквартированным в селе Караагач, недалеко от имения Чавчавадзе в Цинандали, в Кахетии. Поэт часто бывал в Цинандали, а также в доме П.Н. Ахвердовой, вдовы бывшего начальника артиллерии Кавказского корпуса, где воспитывались дочери Чавчавадзе — Нина и Екатерина. Именно в этом доме поэт и познакомился впервые с совсем юной и смышленой девочкой, с которой он часто, как опытный музыкант, занимался игрой на фортепиано. По воспоминаниям К.А. Бороздина, "на глазах Грибоедова росла и воспитывалась старшая дочь князя… он был зачастую репетитором ее уроков музыки; она привыкла не считать его чужим, не стеснялась с ним в детской своей беседе, тем самым обнаруживая все прекрасные качества своих способностей и характера". Это общение происходило до марта 1823 г., времени отъезда поэта из Тифлиса. И кто мог знать, что всего лишь через пять с небольшим лет судьба свяжет неразрывными узами эти два сердца…

Нина Чавчавадзе. Э.Ф.Дессэе (?). 1820-е гг.

По словам того же Бороздина, в 1828 г. Нина была "стройная, грациозная брюнетка, с чрезвычайно приятными и правильными чертами лица, с темно-карими глазами, чарующими всех добротою и кротостью". А коллега Грибоедова по дипломатической работе К.Ф. Аделунг так отзывался о девушке: "…Она очень любезна, очень красива и прекрасно образованна, необычайно хороша, ее можно назвать красавицей, очень хорошо воспитана, говорит по-русски и по-французски…" По собственному же признанию Нины, к моменту новой встречи с поэтом она "давно уже имела душевную склонность к Грибоедову и желала его иметь супругом".

Поэт в письме Ф.Я. Булгарину сам описал тот знаменательный день 16 июля 1828 г., когда все решилось: "В этот день я обедал у старой моей приятельницы, за столом сидел против Нины Чавчавадзе… все на нее глядел, задумался, сердце забилось; не знаю, беспокойство ли другого рода, по службе, теперь необыкновенно важной, или что другое придало мне решительность необычайную, выходя из-за стола, я взял ее за руку и сказал ей: "Venez avec moi, j’ai quelque chose vous dire" ("Пойдемте со мною, я должен вам кое-что сказать". — фр.). Она меня послушалась, как и всегда, верно думала, что я ее усажу за фортепиано, вышло не то; дом ее матери возле, мы туда уклонились, вошли в комнату, щеки у меня разгорелись, дыхание занялось, я не помню, что я начал ей бормотать, и все живее и живее; она заплакала, засмеялась, я поцеловал ее, потом к матушке ее, к бабушке, к ее второй матери, Праск. Ник. Ахвердовой, нас благословили, я повис у ней на губах во всю ночь и весь день, отправил курьера к ее отцу в Эривань (Чавчавадзе был тогда начальником Армянской области. — С.Д.) с письмами от нас обоих и от родных… В Гумрах же нагнал меня ответ от князя… он благословил меня и Нину, и радуется нашей любви. Хорошо ли я сделал?"

Уехав от невесты уже на следующий день после помолвки на поиски Паскевича, действовавшего против турецких войск, Грибоедов, переживая за свою отлучку, написал П.Н. Ахвердовой: "Скажите Нине, что так не будет долго продолжаться, вскоре, самое большое через два года, я заживу отшельником в Цинандалах", имея в виду очаровательное родовое имение семьи Чавчавадзе в Цинандали. (И здесь мы опять видим, что пророческие опасения за свое будущее отнюдь не затмили в душе поэта надежды на счастье, покой и творчество в благодатном семейном кругу)

После возвращения Грибоедова из главной квартиры главнокомандующего Паскевича и длительных страданий поэта от жестокой лихорадки, он, измученный и исхудалый, повенчался с Ниной 22 августа в Сионском соборе Тифлиса По свидетельству Д.Ф. Харламовой, "лихорадка не покинула его до свадьбы, даже под венцом она трепала его, так что он даже обронил обручальное кольцо и сказал потом: "C'est de mauvaise augnre" ("Это дурное предзнаменование". — фр.)". Несмотря на невзгоды, поэт был на вершине счастья. "Недаром Грибоедов назвал ее мадонной Мурильо, — писал А.П. Берже. — Сделавшись обладателем женщины, блиставшей столько же красотой, сколько и душевными качествами, он имел полное право сознавать свое блаженство и гордиться счастьем, которое, увы! было так скоротечно, так мимолетно!" Сообщая о своем счастье Паскевичу, Грибоедов очень метко заметил: "Вы говорите, что я слишком озаботился моею женитьбою. Простите великодушно, Нина мой Карс и Ахалцых, и я поспешил овладеть ею, так же скоро, как и Ваше Сиятельство столькими крепостями".