Книга Воспоминания кавалерист-девицы армии Наполеона - Тереза Фигер

Но так продолжалось недолго. Я пробыла в Ляуссэ всего шесть месяцев. Маршальша все это время относилась ко мне хорошо, но вот у ее мужа характер был сложный. Я постоянно страдала от его прихотей. И вот мое решение было принято. Я накинула свой плащ и вернулась в 9-й драгунский полк, который по-прежнему стоял гарнизоном в Компьене, но теперь им командовал полковник Мопти.[73]

Я уже вижу, как вы исподтишка смеетесь над моим внезапным отъездом из-за какой-то там прихоти. Ваша насмешка тратится впустую, ведь вы веселитесь над целомудрием мадемуазель драгуна Сан-Жен. Я вам обещала рассказ о своих военных приключениях, а не мою полную исповедь; однако, должна вам честно сказать, если вы настроены на какие-то неприличные предположения, вы ошибаетесь. Поверьте, женщина, показавшая себя достойной носить униформу, была способна заставить уважать себя. И если в моей солдатской жизни мне приходилось, да или нет, уступать нежным чувствам, то я в этом не обязана ни перед кем отчитываться; но могу заверить, что у меня никогда и в мыслях не было, чтобы такой высокопоставленный мужчина мог заслужить меня по простому капризу. У меня был принцип: это могло произойти только по велению сердца, в том числе и с его стороны.

Я не из тех женщин, которые умеют разделять зов сердца и зов плоти.

Глава XII

Тревожное предчувствие. — Я мщу маршалу Империи. — Я разочаровываю будущего монарха.

Из Компьеня мы двинулись в Страсбур. Пассивная гарнизонная жизнь сменилась наконец более активной, именно такой, какая мне нравилась гораздо больше. В первые дни сентября 1805 года пришло известие об объявлении нам войны со стороны Австрии и России. Наш союзник Бавария неожиданно была завоевана австрийской армией, и электор[74] был изгнан из своей страны. Мы пришли вовремя, чтобы защитить от подобной участи герцога Вюртембергского.

В боях, предшествовавших Ульмской капитуляции, в которой генерал Мак[75] сдал нам укрепленные позиции и всю свою армию, наш полк очень сильно пострадал.[76] Я расскажу вам о предчувствии смерти, которое довольно часто встречается у солдат, о предчувствии, которое, кроме того, имеет очень много шансов сбыться. Вагенмейстер[77] давно был в ссоре со мной. Это было связано с перебранкой, имевшей место еще в казармах Аве-Мария. Однажды, когда мы с несколькими товарищами играли в карты, этот человек вошел и объявил, что сбросил с моста свою любовницу, которая ему надоела, и несчастная, должно быть, погибла (на самом деле она отделалась лишь сломанной ногой). Этот хам кичился своим поступком. Все промолчали. Я одна взяла слово и обозвала его подлецом и жалким типом, который даже не краснеет после такой жестокости по отношению к женщине. Началась перебранка, я схватилась за саблю и, несмотря на его чин, вынудила его защищаться. На нас бросились со всех сторон и замяли это дело. С тех пор этот человек затаил на меня злобу. В то утро, когда забили пушки и мы вступили в перестрелку с австрийцами, я была очень удивлена, увидев этого вагенмейстера приближающимся ко мне и протягивающим мне руку.

— Сан-Жен, — сказал он, — у нас была ссора. Мне кажется, что со мной сегодня что-то случится, и мне было бы неприятно уйти, не помирившись с тобой. Я признаю, что был неправ, прими мои извинения и, прошу тебя, забудем прошлое.

Через час его разорвало вражеским снарядом.

А после следующей истории не подумайте, что я нескромно принимала участие во всех возможных котильонах.[78] Я вспоминаю, как началась ссора на одном из балов в Париже между одной мерзавкой и одним из наших драгун. Эта мерзавка дала пощечину драгуну, а тот вышел, не сказав ни слова. Я помчалась за ним и сказала:

— Товарищ, все не может так просто закончиться. Ты позволил дать себе пощечину какой-то плутовке, которая не является женщиной, так как ее ремесло лишает ее пола. Из уважения к униформе драгуна, которую я имею честь носить, я требую, чтобы ты вернулся и ответил ей тем же. В противном случае, защищайся!

Он сомневался, а я настаивала. Он понял, что я не шучу и подчинился. Честь униформы была спасена.

Я вошла в Ульм вся в грязи с головы до ног и вся черная от пороха. С пятью-шестью другими драгунами я объезжала улицы в поисках фуража, как вдруг оказалась лицом к лицу с маршалом Ожеро, которого я не видела с момента отъезда из замка Ляуссэ. Он узнал меня, хотя я и выглядела не самым лучшим образом.

— Вот так дела! — закричал он. — Если не ошибаюсь, это Сан-Жен! Как, Сан-Жен, ты здесь!

— Черт возьми, господин маршал, — ответила я, — а почему бы мне не быть здесь, как я была в Фигерасе? Не думаете же вы, что мне нужно ваше разрешение, чтобы дать себя убить?

Он пригласил меня пообедать вместе с ним; он жил в Бёф-Коароннэ, на большой площади, но я отказалась. Я сделала даже лучше: я пошла повидаться с его адъютантами и, из бравады, пригласила их пообедать со мной в постоялом дворе, пусть не таком роскошном, но все же. Они набрались смелости и пришли, а маршал, как мне рассказали, был смертельно уязвлен.

В день сражения при Аустерлице генералу Баррагэ д’Иллье пришла в голову неудачная мысль спешить самых старых солдат наших драгунских полков, заставить их сражаться в пешем строю, а лошадей отдать тем, кто имел за плечами меньше лет службы. Я оказалась с теми, кто остался конным. Наше поведение оказалось не таким, каким могло бы быть, и уж точно не благодаря нам день Аустерлица стал таким славным днем. При этом полк понес потери, в том числе мы не досчитались четырех офицеров.[79]