Книга Пастух - Григорий Диков

— Я как тот нерадивый раб, который талант в землю зарыл. Отпусти меня, Ферапонт, по деревням походить. Я за неделю стольким людям помогу, скольких мы здесь за два месяца вылечиваем!

Ферапонт отнекивался сперва, да долго противиться не мог и разрешил наконец:

— Бог с тобой, поступай как знаешь. Я тебе не мамка, насильно тебя дома держать не буду. Иди, попробуй силу в людях, только себя блюди и возвращайся поскорей.

Справил себе Нил новые сапоги и стал ходить по деревням. На три, бывало, дня уйдет или на четыре, а все ж всегда возвращается в положенное время, как обещался. И деньги приносит, что заработал, все до копейки в кубышку складывает, которая у них со стариком на черный день была припасена.

И чем больше Нил по округе в мир выходит, тем реже Ферапонт из избушки наружу показывается. Годы, видать, уже не те — начал старик сдавать, и не по болезни какой, а по дряхлости. Глаза ослабли, ноги не носят, уши слышат плохо. И врачевать ему трудно. Бывало, приведут к нему болящего, а он отказывается — приходите, говорит, послезавтра, когда Нил вернется. А когда Нил рядом, Ферапонт ему уже сам не помогает. Лежит на печке, кряхтит и оттуда советы дает. И ворон Захарка подле него сидит и каркает изредка, вроде как поддакивает Ферапонту.

А Нилу советов уже не надобно. Он лучше Ферапонта все травы и снадобья выучил, все заговоры и молитвы помнит. Да и люди все больше к нему стали приходить, а не к Ферапонту. Превзошел Нил учителя и умением, и славой.

Как-то раз Нила в большое село вызвали, по ту сторону Волги. Он на три дня уехал, а как вернулся, в избу зашел, видит — Ферапонт на полулежит, без сознания. Нил его кое-как разбудил. Дышит старик тяжело и сипло, жар у него. Смотрит на Нила слезящимися глазами и бормочет что-то несвязное:

— Не уберег… не исправил…

А чего не уберег или не исправил — не понять.

Уложил Нил старика обратно на печку, тулупом накрыл и стал обихаживать. Весь день вокруг колдовал, дымом обкуривал, заговоры читал, примочки на лоб делал и к запястьям пучки травы привязывал. К вечеру Ферапонту вроде полегчало, заснул он крепким сном. Нил уже и сам ложиться собрался, как вдруг слышит — за спиной дверь скрипнула и шорох раздался. Стал Нил вглядываться, свечу в глиняном плошке взял и светит в тот угол, откуда шел звук. Пляшут на бревенчатой стене черные тени, а ничего не видать. Нил встал с лавки, обошел стол кругом и присел на корточки. Держит плошку со свечой прямо перед собой на вытянутой руке и в темноту вглядывается. Смотрит — в дальнем углу, прижавшись к стене, сидит большая белая крыса, и, не мигая, глядит на него. И в каждом ее красном глазе отражаются пляшущие огоньки.

Встал Нил медленно, поднял со стола тяжелое каменное точило, которым ножи правят, замахнулся и швырнул в крысу. Да промахнулся — пискнула крыса и бросилась прямо Нилу под ноги. К открытой двери бежала, а дверь была у Нила за спиной. Тот от неожиданности отпрыгнул и чуть свечу не выронил.

А как опомнился, крысы уже и след простыл. Видать, Нил когда утром в избу зашел, дверь забыл затворить. Подобрал он точило с пола, на место положил, думает: «Как это я про дверь забыл? Кошку надо завести. А с другой стороны, неровен час, кошка Захарку съест, Ферапонт расстроится…» С такими мыслями закрыл Нил дверь на засов, подергал — крепко ли заперто — и, успокоившись, лег спать.

20. Барыня

На исходе лета того же года постучался в дверь избы посыльный, с письмом от графини Анны Федотовны С-ской. Зовет графиня Нила к себе в поместье: заболел сын управляющего, Николенька. Городского врача к нему выписали, да тот ничего поделать не смог, вот графиня и послала за Нилом. И господскую коляску прислала, велела быть побыстрей.

Нил, недолго думая, собрался, и в тот же день в имение убыл. А Ферапонту сказал, что на следующий день вернется.

Заходит Нил в большой барский дом через заднее крыльцо, а слуги ему сообщают, что Николеньке совсем плохо и надо скорее что-то делать, иначе, упаси Бог, умрет дите. И в комнаты проводят. А там управляющий сидит, Христофор Николаевич, мальчика за руку держит. Глаза красные — видать, проплакал всю ночь. И сама хозяйка имения тут же, старая графиня Анна Федотовна: стоит рядом, на палку опершись, на мальчика смотрит и озабоченно головой качает.

Нил к графине подошел, шапку снял и поклонился. Та его оглядела и говорит гнусавым старушечьим голосом:

— Иди сюда, дай на тебя посмотрю! Какой же ты, батюшка, чудной, точь-в-точь как дворовые рассказывали! Впрочем, с лица воды не пить, я тебя не для того пригласила. Ты, говорят, знахарь знаменитый, многих моих людей пользовал и спас, и слава о тебе идет по деревням. Коли так, вот тебе больной, покажи свои способности. Доктор Гаус третьего дня у нас был, говорит, Николеньку надо на воды везти, в Швейцарию. Только боюсь я, не довезет его Христофор. Вишь как ослаб, бедняжка. Что ни утро — у него трясучка начинается, и с каждым днем все сильнее. Что скажешь?

Нил графиню слушает в пол-уха, а сам на мальчика смотрит, на его ручки тоненькие, веки синеватые и золотые кудри. Потом запястье взял, жилку нащупал, удары посчитал, дыхание понюхал, под глазами посмотрел и язычок попросил высунуть. Осмотрев, сказал графине и отцу выйти, с мальчиком его наедине оставить. Подчинилась старуха, но перед тем, как дверь за собой закрыть, сказала строго:

— Я уйду, только смотри у меня — лечи на совесть, как своего бы сына лечил!

Пальцем кривым погрозила и вышла.

Весь вечер и всю ночь Нил у постели Николеньки просидел. Поил его отварами, с собой привезенными, и сам отхлебывал. Заговоры читал, с помощниками советовался. Употел три раза так, что и рубаха, и порты насквозь промокли — а все не выходит лечение. Мальчик дышит прерывисто, глаза закатились, и жар не отпускает.

Под утро решил: «Один не справлюсь, надо Ферапонта звать». Открыл тихонечко окно, перелез во двор, спрыгнул на травяную лужайку и побежал через деревню, поле и луг к себе на выселки. Думает: «Заберу Ферапонта, приведу его сюда, авось как-нибудь вдвоем справимся».

Еще только солнце взошло, как Нил был уже в избушке. Растолкал Ферапонта, с печки помог спуститься и рассказал про Николеньку.

— Одевайся, Ферапонт, сапоги обувай и пошли со мной в имение. Вдвоем, может, сладим, а я один не могу.

А расстрига кряхтит, отнекивается, идти не хочет. Сердце, мол, болит, и ноги дрожат, не держат. Попробовал Нил его под руку вести — Ферапонт на каждом шагу спотыкается и упасть норовит, даром что на клюку опирается. Только вышли на крыльцо, а Ферапонт уже устал, задыхаться начал, сел на завалинку и машет Нилу рукой, подгоняет:

— Иди один, видишь — я тебе не помощник. Ты быстрее один обратно добежишь, а я до вечера ковылять буду.