Книга Z - значит Захария - Роберт К. О'Брайен

Эти размышления натолкнули меня на мысль. Большая часть книг, которую я хотела купить – хотела бы, – находились в публичной библиотеке Огдентауна. А еще в городе был магазин подарков и при нем небольшой книжный отдел. А еще там были большие богатые дома, возможно, полные книг, которые уже никто никогда не прочитает. Вот я и задумалась: а нельзя ли принести их сюда?

Я думаю о защитном костюме. После того, как он дошел досюда, мистеру Лумису будет, полагаю, не так уж трудно совершить вылазку в Огдентаун за книгами.

Но не опасно ли приносить их в долину? Или, может быть, сложить их где-нибудь подальше, в холмах, накрыть от дождя и подождать, пока снизится радиоактивность? Думаю, можно проверять их (как ручей) раз в неделю счетчиком Гейгера. Я мало в этом понимаю, но мистер Лумис-то разбирается. Хотя, возможно, ему все это будет не интересно – он, очевидно, не большой любитель чтения.

Мысли о книгах разбередили мне душу. И все же я полна сомнений. Вот что пришло мне в голову: если это возможно, если книги в итоге можно будет брать в руки, но мистер Лумис не захочет идти за ними, я смогу сходить. То есть, конечно, если он одолжит мне костюм.

Тут я вспомнила про Эдварда и вздрогнула.

8 июня

Сегодня утром он открыл глаза, но они пустые и невидящие – глаза новорожденного животного. Он ни на что не смот-рел.

Кажется, он даже пытался говорить или, по крайней мере, издать какой-то звук, но получился только хрип. Я решила, что он просит воды, налила немного и дала ему с ложечки. Его действительно мучила жажда; я влила в него полстакана и остановилась, побоявшись, что его стошнит, если он будет пить слишком много и слишком быстро. Отличная новость: он хорошо глотает, хотя часть воды и пролилась из уголков рта.

Я понимала, что он еще не пришел в сознание. Но это явное улучшение, и мне тоже лучше. Чуть позже я и температуру ему померила. Пришлось сидеть и держать сразу и градусник, и его подбородок (ох и оброс же он!), но все получилось. У него 103[14]– намного лучше.

Как же он ужасно исхудал: кожи да кости! Если он уже может глотать, по крайней мере жидкость, видимо, нужно подумать, чем его кормить. Что бы такого сварить жидкого и при этом питательного? Конечно, можно суп. Но еще лучше – заварной крем. Я приготовила немножко: молоко, желтки, сахар, соль. Пока ждала, чтобы закипело молоко, в который раз пожалела, что нет печки.

И тут меня осенило: а почему бы и нет? У меня же теперь есть трактор!

Разбирая печь, я планировала перевозить ее частями на маленькой (и порядком ветхой) ручной тачке. Мне и в голову не приходило что-то другое, пока я – мы – не запустили трактор. На прицепе я могла бы перевезти все за несколько минут. А собрать ее заново на кухне не так уж долго: я точно знала, куда хотела ее поставить.

Поэтому, пока крем остывал, я побежала в сарай, подкатила трактор с прицепом к погрузочному помосту и опустила задний борт. Прицеп и помост почти одинаковой высоты – и не случайно; папа специально сделал сбоку сарая насыпь для погрузки тяжестей.

Я уже водрузила топку, самую тяжелую часть, на лист мазонита и теперь смогла затянуть ее на прицеп. Остальные детали просто принесла руками.

Разгрузиться у черного входа тоже не представляло труда. Крыльцо дюймов на шесть ниже прицепа, поэтому я опустила задний борт и сделала из него что-то вроде мостков. Перетащить топку через порог было потруднее, но я вспомнила мамину хитрость: натерла порог мылом, и мазонит легко проехал по нему.

Собрать печку оказалось тяжелее, чем я думала: винты не хотели лезть в дырки, я сначала поставила колосниковую решетку задом наперед, так что пришлось снимать и переставлять ее. В итоге потратила на сборку всю вторую половину дня, то и дело бегая в комнату мистера Лумиса (каждый раз долго отмывая руки).

Когда крем остыл, попробовала покормить его с ложечки, по глоточку за раз. Он и теперь не проснулся, даже глаз не открывал. Но все же ел, проглатывая каждую ложку с усилием. Видимо, глотание – это безусловный рефлекс, не требующий сознания, и меня это очень радует. И все равно на первый раз я дала ему всего две унции, хотела убедиться, что он сможет их переварить.

Печка закончена. Нужно только два отрезка трубы и колено, которые я возьму в магазине мистера Кляйна, чтобы подсоединить ее к кухонному камину. Потом начищу ее. Она черная с никелированной отделкой – будет смотреться красиво. Я ужасно горда своей печкой и собой; словно подарок на Рождество получила.

Четырнадцать

15 июня

Прошла неделя, едва ли не лучшая из недель.

Сегодня мой день рождения. Мне шестнадцать, и на ужин мы ели жареную курицу и торт, приготовленные в моей новой печке. Не скажу, что это мой первый торт; я делала их и раньше, но всегда под присмотром мамы. Так что это первый торт, испеченный самостоятельно, и первый в этой духовке, и получился он отлично. Я намазала его белым кремом, и это тоже было чудесно.

Мы праздновали не только мой день рождения, но и чудесное выздоровление мистера Лумиса, хотя он еще не полностью восстановил силы. Он пока не может ходить, ноги слабы и не держат. Как я и предполагала, они не получали достаточно крови. Думаю, в конце концов они выправятся, но дело идет медленно.

В общем, у нас был праздничный ужин на раскладном карточном столике, который я поставила у его кровати и накрыла белой льняной скатертью. Я выставила «хороший фарфор» и даже начистила столовое серебро; не забыв сегодня и про свечи (правда, не для торта – таких в магазине не нашлось).

Лучше всего было то, что мистер Лумис проспал все приготовления и проснулся в самый подходящий момент. Стол был накрыт, пламя свечей блестело на серебре. Он открыл глаза, закрыл и снова открыл.

– Просто чудо! – воскликнул он.

В каком-то смысле так и было, если подумать, что еще неделю назад он умирал и я почти потеряла надежду. Но думаю, он говорил о столе.

Выздоровление мистера Лумиса началось уже в тот день, когда я стала кормить его, хотя тогда я еще не была уверена в этом. На следующий день моя уверенность окрепла: к вечеру он, наконец, проснулся. Я только вошла в комнату, как больной открыл глаза – наверное, услышал мои шаги, и сфокусировался – было ясно, что он видит меня. К моему изумлению, он заговорил, еле слышно, и первым, что он сказал, было:

– Ты играла на пианино.

Мне хотелось обнять его, но я просто села на стул рядом с кроватью.

– Да. Я не знала, слышите ли вы меня.

– Я слышал. Потом она угасла…

Его глаза закрылись, и он, не закончив, снова уснул.

Вроде не много, но это казалось значительным достижением: он снова видел, снова говорил! Я дала ему поспать полчаса, потом взяла суп и села кормить его, как тогда кремом. Он тотчас же проснулся. Поначалу он больше ничего не говорил, только глотал суп ложку за ложкой, я бы даже сказала, с жадностью, ему явно нравилось. Я принесла целую тарелку, и он все съел. Потом заговорил: