Книга Хранители пути - Карина Сарсенова

— Вы не виноваты, — тепло и сочувственно улыбнувшись, произнес Амадео и положил обе руки на плечи расстроенного сотрудника. — Ее бы все равно убили, но в другое время и в другом месте. Вашей слабостью элементарно воспользовались.

— Вы так уверенно говорите это… — покачав головой, возразила Азиза. — Как будто догадываетесь, кто преступник.

— Я не догадываюсь. Я знаю, — отчеканил Амадео. — И эта жертва — отнюдь не первая и не последняя в его списке.

Надрывный стон спиралью невыносимой боли врезался в ведомый диалог и разметал сказанные и невысказанные слова по углам приемной. Схватившись уже обеими руками за обширно полную грудь, Александр Евстигнеевич, запинаясь на ходу о безупречно ровную поверхность ковра и путаясь в собственных ногах, выскочил из злополучной комнаты.

— Он же сейчас наклюкается вусмерть, любитель чачи, — проводив взглядом перекошенную фигуру секретаря, сообщила Азиза. — Наберется до поросячьего визга.

— Пусть набирается, — в тон ей, тихо и внушительно ответил Амадео. — Ему это необходимо. Сейчас действительно необходимо. Но — только ему. Чтобы победить свой страх, он должен сначала опереться на свою слабость.

— Что-о-о-о?! — вскинув на продюсера переполненные изумлением глаза, воскликнула Азиза и от возмущения чуть не поперхнулась застрявшим в горле скоплением слов. — Да он же…

— Спокойно, — повелительным жестом остановил начинающийся выплеск рокерского темперамента Амадео и протянул замершей в паузе невысказанности певице телефонную трубку. — Сейчас не до философии. Вызывай полицию.

Широкими шагами преодолев королевский размах приемной, гигант скрылся в ожидающем его кабинете.

Огненная тьма расстилалась повсюду, вылепляя из себя едва заметную различимость неба и земли. И верх, и низ казались идентичными друг другу, перетекая за чуть видимые границы, лежащие между ними и сразу же порождая новые пределы. Чрезвычайная подвижность неба и земли создавали парадоксальное должному впечатление: не живости, а сугубой мертвенности, не сути, но отсутствию всяческого ее проблеска. Насыщенность чернотой — вот что позволяло опознавать видимую структуру пространства. Более красное, багровое небо нависало над выражено черной землей. Перемещение границ вызывало усиление и ослабление цветовой насыщенности каждой из частей огненной тьмы. Небо чернело, отдавая красный цвет земле. И тут же стадии перемен вновь сменялись, и земля разверзалась под обегающим ее взглядом обновленной глубиной тьмы, а небо давило сверху с удвоенной полнотой кровавого свечения.

Линия горизонта возникала то тут, то там почти незаметной пунктирной алой полосой. Ее необычайная тонкость заставляла ее то и дело прерываться, колыхаться и размываться, вырисовываться и пропадать вновь. Ничто не было устойчивым в этом зловещем месте. И, пожалуй, именно данная неустойчивость ориентиров угнетала воспринимающее его сознание больше всего. А действительно — что, как не стабильное отсутствие прочной системы ценностей и целей является для человека источником настоящих или будущих страданий? Путаница мыслей и действий — плодотворная почва для выращивания личностных монстров любой категории ужасности.

Своеобразная жизнь порождалась этим специфическим местом. Наверное, здесь находилось логово теней всех мастей. Черные, красные и черно-красные метущиеся тени наполняли все вокруг непонятным, но четко уловимым ритмом передвижения. Останавливаясь на долю мгновения, словно желая изучить окружающую обстановку, они следовали дальше в своем пугающе странном танце. Внимательный наблюдатель заметил бы, что тени подчинялись явной тенденции к группированию по собственному цвету. Он, как отличительное свойство их сущности, особенно ярко проявлялся в черных и красных теневых скоплениях. Чем больше теней скучивались в одном месте, тем более идеальную форму шара принимала их совокупность. Отдельные тени, штрихи из двух-трех их данностей, неправильной формы пятна из десятка-другого теней и огромные шары довлеющей черноты и кричащей багровости встречались тут и там на пути исследовательского взгляда.

Чем меньше было теней в какой-либо округлой форме, тем менее реальной она оказывалась. Мелкие и средние формы удерживались в самих себе какое-то время, а потом рассыпались единичными тенями, принимавшимися неудержимо метаться по растекающейся на небо и землю огненной тьме. Наиболее устойчивые образования — гигантские шары одного цвета — притягивали внимание. И если неосторожный наблюдатель позволял себе слишком долго всматриваться в такой шар, то очень скоро он оказывался рабом уже неподвластного ему восприятия. Багровые шары ослепляли взгляд раскрывающейся в их глубине огненной бездной, ну, а черные… Скопления черных теней, ухватив внимание азартного исследователя, утаскивали его на самое свое дно, погружая в область абсолютной тьмы.

Голос, невыразимо мощный и чрезвычайно низкий, шел из самой глубины абсолютной тьмы и одновременно ею являлся. Когда он звучал, этот голос производил себя в окружающее пространство, а когда умолкал, то наполнял собой произведенное. Тьма, и без того абсолютная, усиливалась с каждым сказанным словом. Конечно, а что же может определиться как действительный абсолют, где бы то ни было? Разве что только Создатель всего, то есть Бог… Ведь именно Он истинно присутствует везде.

И, странное дело, ощущение, что этот первый невероятный голос производил и наполнял второй голос, звучащий тоже очень пугающе низко, но все же гораздо выше своего источника, не исчезало при глубочайшем созвучии этих двух голосов. Они вели между собой диалог.

— Ты вернулся с победой? — невероятно низким для человеческого слуха басом вопросила истоковая тьма.

— Не совсем, мой повелитель, — нерешительно ответил густой баритон.

— Шалкар, ты же знаешь, я не терплю иных результатов, — отстраненная ярость в исходном голосе разошлась глухим звоном по непроницаемой тьме.

— Мой повелитель, ее душа почти перешла к нам, — заметно дрогнув, все же выдержал ее напор второй голос.

— Но она не перешла!

— Да, мой повелитель. Но она может перейти.

— Доложи развернутую ситуацию.

— Мы почти завербовали ее. Но агенты Амадео оказались проворнее.

— Дальше, — звон растущей в басе ярости перешел в громыхающий железом гул.

— Но в ее духовном сердце оказалось слишком мало энергий света, чтобы перейти на их сторону, — после небольшой паузы, будто восстановившись от перенесенного удара, чуть тише продолжил баритон.

— Она зависла на грани между двумя сферами мироздания, — нарастающим гулом ударил по нему бас.

— Да, мой повелитель, — усиливающаяся дрожь в голосе баритона указывала на растущую затруднительность его положения.

— Дальше.

— Она не смогла перейти к ним сама. Но они могли бы ей помочь. И чтобы этого не произошло, мы прервали ее земное воплощение.

— У нее оказалось слишком много энергии тьмы, что дало вам возможность убить ее. Ты и должен обрывать воплощения тех, кто застрял на перепутье между светом и тьмой. Но ты же знаешь, что такая смерть — чисто физическая. И она нежелательна для нас, потому что выброшенная из тела душа из-за перенесенного страдания слегка очищается и становится ближе к свету! Ты обязан убивать не столько тело, сколько душу! И ты ДОЛЖЕН всячески препятствовать такому раскладу! Душа должна погибнуть, перейдя на нашу сторону, до физической смерти тела!!!