Книга Медичи. Крестные отцы Ренессанса - Пол Стретерн

В глазах многих флорентийцев, в том числе, разумеется, и Джованни ди Биччи, Никколи был личностью вполне неоднозначной. Расхаживая в античной римской тоге и всячески демонстрируя свою «тонкую восприимчивость», он представлял собой несколько абсурдную фигуру и выглядел скорее записным аристократом, который просто проматывает полученное наследство. В то же время были в его характере и сила, и твердость, и вместе со своим другом, старейшиной среди флорентийских государственных мужей Палла Строцци, он сыграл выдающуюся роль в становлении Флорентийского университета, который был основан в 1321 году, но вскоре погрузился в трясину средневековой схоластики. В 1397 году Никколи и Строцци удовлетворили давнее желание Петрарки образовать в университете кафедру по изучению культуры Древней Греции, что позволило заняться недавно обнаруженными рукописями Платона; для этого они назначили на профессорскую должность Мануэля Хрисолораса, исполнявшего в Италии обязанности посланника византийского императора (древнегреческий в средневековые времена не пользовался сколько-нибудь значительной популярностью, даже Петрарка не вполне овладел им, главным образом потому, что не было хороших учителей).

Влияние Никколи во Флоренции было практически безграничным: на протяжении первых трех десятилетий XV века он председательствовал на всех городских собраниях интеллектуалов, играя таким образом роль неформального министра культуры. Помимо содержания роскошного дома во Флоренции, Никколи платил специально отобранным людям, которые по его поручению разъезжали по Европе в поисках старинных рукописей — дорогостоящее занятие, которое в конце концов едва не поставило его на грань банкротства. Избежать его удалось лишь благодаря закулисному вмешательству Козимо, отдавшего распоряжение всем филиалам банка Медичи безоговорочно принимать к оплате переводные векселя Никколи. Это было весьма кстати, тем более что резкие манеры Никколи отталкивали от него людей за пределами флорентийского круга гуманистов, да и там нередко вспыхивали острые конфликты. Но самые шумные ссоры происходили дома, с любовницей Бенвенутой, которая до того жила с младшим братом Никколи: если верить источнику того времени, эта «сирена приобрела благодаря своему обаянию и обольстительным манерам такую власть над Никколо, что вопреки своим лучшим принципам» он увел ее у брата. Платой стало открытие того, что Бенвенута требует куда большего внимания, нежели готов или может уделить ей ученый-гуманитарий, и в результате тихая холостяцкая жизнь в доме превратилась в настоящую драму с ее театральными эффектами.

Строгий вкус не позволял Никколи заниматься оригинальным творчеством, ибо, пытаясь запечатлеть свои идеи на бумаге, он остро ощущал то, что ему казалось слабостями, хотя в каком-то роде его писания будут иметь продолжительный отклик в Италии. У Никколи была привычка делать копии редких манускриптов, хранящихся в его домашней библиотеке. Те же, что приобрести не удавалось, он одалживал, чтобы записать их содержание — век книгопечатания был еще впереди, и иного способа распространения книжного знания не существовало. По иронии судьбы, именно эта техническая работа оставит наиболее определенный и долговечный след: выработанный им специально для переписки редких манускриптов ясный, четкий, с наклоном вперед шрифт будет впоследствии, уже после его смерти, взят на вооружение первыми итальянскими печатниками и получит наименование italic — курсив.

Влияние Никколи выйдет за пределы литературы и сыграет весьма немаловажную роль в формировании творческой манеры таких художников, как Донателло и Брунеллески, которые познакомились с ним в доме Козимо. Именно Никколи привил Донателло острый интерес к классической скульптуре, и он же открыл Брунеллески глаза на чудеса античного Рима, лежащего в руинах под тусклым средневековым городом, выросшим на его месте. После смерти Никколи в 1437 году восемьсот книг его библиотеки унаследовал Козимо. Никколи всегда считал свое собрание общим достоянием, открытым любому ученому и художнику, подверженному тому же духу вопрошания, что и хозяин, и он был уверен, что Козимо сохранит и разовьет эту традицию публичности. Четыреста манускриптов Никколи составят ядро библиотеки Медичи, которую Козимо откроет в 1444 году, при переезде в палаццо Медичи на виа Ларга. К унаследованным Козимо добавит манускрипты из собственного собрания, и таким образом возникнет первая в Европе публичная библиотека. Ее читателям предоставлялась возможность брать оригиналы на дом, Козимо же постоянно увеличивал библиотечные фонды. Было время, когда он нанимал не менее сорока пяти переписчиков, которые за два года изготовили более двухсот копий. Впоследствии Козимо разделит унаследованные от Никколи манускрипты на две части — одну оставит во Флоренции, другую передаст библиотеке, созданной им при венецианском монастыре Сан-Джорджио Маджоре — в знак благодарности за гостеприимство, оказанное изгнаннику.

Еще одно новшество состояло в том, что библиотека Козимо питала людей сведениями, источником которых была не только церковь — она стала первым носителем нового светского знания. А с другой стороны, манускрипты, предоставленные Козимо для библиотеки в Сан-Джорджио Маджоре, учреждении религиозном, знаменовали расширение круга знаний, доступных в церкви. Последняя теряла свою средневековую монополию на ученость, но поначалу не было никакого конфликта — светское и сакральное знание сосуществовали в мире и согласии.

Долгое время наиболее ценным сотрудником Никколи, разыскивающим по его поручению манускрипты во всех уголках Европы, оставался Поджо Браччолини, которому — и как писателю, и как коллекционеру — предстояло стать еще одной яркой звездой среди гуманистов, окружающих Козимо. Браччолини родился в 1380 году в семье бедного аптекаря в городке Ареццо, в сорока милях к юго-востоку от Флоренции. По слухам, он перебрался туда в восемнадцатилетнем возрасте, фактически без гроша в кармане. Каким-то образом ему удалось поступить в университет, где он изучал право и, между делом, древнегреческий, будучи одним из первых, кому повезло сделаться учеником нового профессора, Мануэля Хрисолораса, ныне общепризнанного основателя итальянской школы изучения греческой античности. После окончания университета в 1403 году Браччолини получил место писца при папском дворе, а когда семь лет спустя Бальдассаре Косса стал папой Иоанном XXIII, он сделал его главным составителем папских эдиктов и своих посланий. В 1414 году Браччолини сопровождал Иоанна XXIII на роковое для него заседание собора в Констанце, и там-то он сблизился с молодым Козимо де Медичи, другим участником папской свиты.

Затем, судя по всему, Браччолини несколько лет оставался чем-то вроде вольного охотника, прочесывая монастыри Швейцарии, Германии и Франции в поисках утраченных древних рукописей по поручению самых разных лиц, включая Никколо Никколи и Козимо де Медичи, который недавно тоже пристрастился к их коллекционированию. Несмотря на свою устремленность к высокому знанию, Браччолини не чурался браконьерских способов получения того, что ему было нужно; он копировал рукописи, даже если это было недвусмысленно запрещено, и нередко подкупал, либо деньгами, либо лестью, настоятелей монастырей. Оказываясь в пыльных монастырских погребах, он не брезговал пользоваться потаенными карманами своего плаща; хитроумия ему было не занимать, а в результате развитие знания в Италии получало новый импульс, а охотник — щедрое вознаграждение. Таким образом Браччолини и продолжал свои странствия, к которым постепенно начал привыкать; право же, как говорят сведущие люди, его пристрастие к античности равнялось только его же пристрастию к хорошей еде и красивым женщинам.