Книга Сквозь игольное ушко - Ольга Литаврина

Кто спешит на «Скорой» по аллее;

Кто несет прощение грехов…

И кого – всех жальче – ты жалеешь,

До нутра собачьих потрохов?

Прочтя их, Венька вдруг подумал: «Я могу сказать, что брак у нас счастливый. А как думает Люлюшка?»

Этот вопрос долго не давал ему покоя. А разговор об этом состоялся как-то непроизвольно.

В тот день у Веньки сложилось трудное лекционное расписание плюс нагрянула комиссия санитарно-эпидемиологической службы с проверкой состояния пищеблока Центра… Домой к вечеру Малышев приплелся, как говорится, без сил. Отсутствие жены его не огорчило, а скорее обрадовало. Без лишних свидетелей он залез в свою «аптечную» тумбочку и, проклиная себя, прибегнул к спасительному – увы! – средству. Затем расположился перед телевизором, ожидая обычного «прихода» (он и не заметил, когда перешел на эту убогую специфическую терминологию).

Вернувшаяся Люба пожурила своего «героя» за неразогретый ужин. Вместе разогрели, вместе и уселись трапезничать. Тогда-то у благодушного Веньки и вырвалось:

– Люлюшечка, что-то ты бледная и худая в последнее время! Ты случайно не перерабатываешь со своей писаниной?

Тут Любочка, действительно усталая и бледная, подняла глаза от тарелки:

– Моя «писанина», Енька, меня спасает!

– Как спасает, от чего?

– От всего, что хочу и боюсь тебе сказать. От мыслей о маме. От мечты о ребенке, наконец!

Подтекст разговора оказался предельно ясен обоим. Венька и сам думал, что заботы о ребенке смогли бы возродить оптимизм Любочки. Но ведь зачатие означает отказ от… Сразу возник в памяти страшный Новый год, начатый «с чистого листа». И все-таки Малышев не был законченным самовлюбленным эгоистом. Все свое имущество он отдал и отдавал супруге, не сомневаясь, что без Любочки вряд ли выживет в этом холодном мире. Да и самому ему хотелось наследника – сына. Продолжение себя. Глаза у Веньки предательски зачесались и покраснели, он обнял свое «домашнее солнышко» за плечи… и искренне пообещал. Пообещал «завязать», заверил, что справится своими силами, что остаток проклятого препарата сам отвезет на склад – не пропадать же лекарству! Что буквально с этой ночи они не будут предохраняться. И еще наговорил много всяких добрых и мужественных слов. И конечно, любящее женское сердечко дрогнуло!

Эту ночь они провели как в медовый месяц…

Глава 17. Здесь и сейчас

Скажите, вы пробовали когда-нибудь бросить курить? И безо всяких электронных сигарет – решительно и бесповоротно? И как надолго вашей решительности хватило?

Уже на следующее утро, когда вплотную подступил желанный час приема вожделенного препарата, Венька несколько изменил свои намерения. Первое: последний раз съездить на склад, к этой ржавой двери в железной стене. Второе: нисколько не желая обманывать ни себя, ни Любу, составил себе план «отвыкания». Так, чтобы это «не сказывалось на работе». По иронии судьбы, в нынешний Новый год и Рождество они с Люлюшкой взяли путевки в подмосковный санаторий «Лесное озеро». Надумали вместе отдохнуть и подлечиться – благо путевки недорогие, по линии соцстраха! Вот там Венька и решил «завязывать» – сразу и навсегда. Благо до отъезда оставалось недели три, не больше. Все это время они с Любочкой так оберегали и опекали друг друга, что растроганные сослуживцы Малышева, все как один, ставили их в пример – своим женам или мужьям. Таблетки в «аптечной» тумбочке потихоньку таяли. Но Венька не падал духом и старался не вспоминать дорогу на «склад-ад». Он уверил себя, что силы воли у него хватит, таблеток с собой просто не возьмет, а будет помирать – все-таки санаторий, помогут! Правда, по ночам все чаше вспоминалась «Шагреневая кожа» Бальзака, а еще – один давний разговор с бывшим однокурсником Андреем Пахланом – ходили слухи, что после школы, уже в вузе, он крепко «подсел на герыч», а чтоб заработать на себя, сам же и стал дилером.

Встретились они случайно. Выглядел, кстати, Андрюха вполне прилично: импортный костюмчик, удобные кожаные «шузы», дорогие часы на левом запястье. Только глаза его поразили Малышева: с красными прожилками на белках, красноватыми веками, и какое-то болезненное напряжение было во взгляде. Такое выражение Венька видел в глазах покойной матери – в зрелые годы она долго страдала арахноидитом и мучилась странными головными болями. От выпивки Андрей отказался. Венька тогда тоже уже не пил. Заварили крепчайший чай – почти «чифирок», как шутил Пахлан. И тогда, в душевном разговоре, Андрюха и выдал фразу, осевшую в памяти Веньки, как оказалось, бессрочно. Подняв на друга свои будто «заплаканные» глаза, одноклассник четко и раздельно обрисовал собственное жизненное кредо:

– Веньчик, все, что ты обо мне слышал от друганов, – правда. И то, что я хожу «под прикрытием», – тоже верно. А насчет здоровья… О том, как незаметно въедается наркота в нашу жизнь, как начинаешь с марихуаны, бесплатно, где-нибудь в школьном туалете, потом пробуешь клей и закись азота – и выглядишь в глазах девчонок настоящим мачо! Потом – несколько лет безумного счастья с герычем. А теперь – покупаешь дозу, просто чтобы выглядеть человеком, чтоб вернуться из того ада, куда тебя загоняет ломка, спускаешь все деньги, уходишь из дома – и знаешь, что в конце ждет обычный передоз. Об этом – я – знаю – все! Все, понимаешь? Я сам могу сагитировать кого угодно! А вырваться, и не только вырваться, но даже ослабить удавку, – еще никто не смог! Не дай бог тебе попробовать самому! Не дай бог!

Весь остальной разговор свелся к обычному: как дела, где работаешь, женился, не женился, живы ли мама с папой и сестренка (у Андрюхи) и тому подобная ерунда. В тот день Венька пообещал самому себе начать потихоньку сокращать дозы «икса». Даже попробовал «заместительную терапию» – спиртным. Но организм выдал такую реакцию, что Венька чуть не загремел в «Склиф» – по «Скорой». Любочке он тогда объяснил, что «отравился» – банкой маринованных опят из холодильника. Для наглядности даже вылил грибы в унитаз, а банку тщательно вымыл. И продолжал идти дальше, шагая, как по болоту, пытаясь нащупать ногами опору и не находя ее.

Буквально недели за две до их отъезда в пансионат Любочка вернулась домой – похорошевшая и счастливая, муж ее давно такой не видел. И, глядя прямо в глаза ему своими глубокими, темными-темными, агатовыми глазами, произнесла на одном дыхании:

– Знаешь, Енька, а ведь у нас с тобой новости! Доктор очень одобрил мой отъезд в санаторий и вообще посоветовал на время отказаться от выступлений и ночных «бдений» над стихами. А знаешь почему? Уже точно установили: у нас будет ребенок! Как вовремя ты слез с допинга, теперь можно только ждать и радоваться!

Малышев не выдержал – схватил свою звездочку в охапку и зацеловал, как никогда и никого на свете! А на ночь пришлось выпить двойную дозу препарата – чтобы заглушить в себе, чтобы избавиться и от слов уже покойного Андрюхи, и от образа шагреневой кожи, тающей в его руках, приближая к «часу Х» – дате отъезда…

Именно в эти дни Венька и ощутил – впервые в жизни – прелесть существования «здесь и сейчас». Каждый прожитый час становился для него бесценным, ведь он проживал в нем свое, случайно обретенное счастье. Любочка вся светилась и стала так прекрасна, что Венька должен был сдержать свое слово. Хотя и знал в душе, что теперь это слово вряд ли что изменит.