Книга Языческий алтарь - Жан-Пьер Милованофф

– У вас не найдется минутка, Жан?

Чтобы обратиться к нему, Элиане пришлось вонзить булавки себе в нарукавник. Как всегда, она назвала его первым именем, вернув в далекое прошлое.

– Конечно! – отозвался Эфраим, не глядя на нее.

– Какая-то я чудная в этом платье. А вы как считаете? Бьенвеню говорит, что оно мне идет, но он такой снисходительный! Думаю, Арман тоже не будет таким строгим судьей, как вы.

В этой похвале было что-то волнующее, какой-то намек. Неужели Элиана проникла в причину его печали? Поняла, что он успел побыть с женщиной и приобрести вкус?

– Это платье вам очень идет, – пробормотал он, надеясь, что такой ответ избавит его от дальнейших вопросов.

– Вы так говорите, просто чтобы отделаться, как нехорошо!

Что ж, обойдемся без уверток. Раз спрашивают его мнение, он ответит. Он повернулся к Элиане с намерением холодно оглядеть ее с ног до головы, как делала в его присутствии русская костюмерша, которая, одев манекен, отступала назад, чтобы составить общее впечатление. Однако он оказался неспособен на профессиональную объективность, поскольку в его глазах не нашлось положенной холодности.

– Вы ничего не говорите… Настолько плохо?

– Наоборот…

– Как-то вы без энтузиазма…

– Как раз с энтузиазмом, уверяю вас!

Он первым заметил, что его голос стал выше, немного задрожал от неуверенности, от трещины в монолите его воли, куда в любое мгновение могло проникнуть желание, боль, стыд за себя, весь лохматый комок чувств, который он обязан был от себя отпихивать, чтобы не потерять лицо.

– Вы очень грустный, – сказала Элиана. – Все ломаю голову, почему? Понимаю, вы скрываете причины своего горя от отца. Но мне вы могли бы все рассказать.

Его удивила почти плаксивая сладость ее голоса, заранее мешавшая ответить на просьбу отказом. Но он соблюдал траур безмолвно, никому не рассказывал про Телонию, и не из стыдливости, а из простой осмотрительности. Он не отказывался от мысли о мести, поэтому должен был хранить тайну.

– Я не так легко открываю душу, – молвил он, щуря глаза, как часто делал Бьенвеню, находясь в замешательстве. – К тому же, в данном случае это было бы бесполезно.

– Почему же?

– Потому что вы сами обо всем догадались.

– О чем догадалась?

– Что я уже не ребенок.

– О, вы считаете меня догадливее, чем я есть на самом деле.

Он отбил мяч на чужую половину площадки, чтобы выпутаться из затруднения, но с удивлением увидел, что мяч снова у него. Пришел черед проницательной Элианы отступить. Она поспешно пересекла комнату и снова принялась втыкать булавки в атлас платья, еще больше собирая складки на и без того тонкой талии. Он молча наблюдал издали за этим ее занятием, не зная, уйти или остаться. Нерешительность влечет неподвижность.

– Можете мне помочь? Или вы только на то и годны, чтобы переводить с латыни?

Не имея привычки поддаваться на провокации, он большими шагами пересек комнату, встал перед Элианой и с улыбкой осведомился, какой услуги она ожидает от семинариста, исключенного за серьезное нарушение дисциплины.

– Это зеркало для меня слишком высоко. Попробуйте снять его со стены и подержать передо мной.

– Вот так?

– Нет, пониже, пожалуйста! Вы такой высокий! Вот так, отлично!

С не подлежащей никакому оправданию жестокостью, за которую она сама потом просила прощения, Элиана без малейших угрызений совести превратила несчастного в своего пажа, не дав ему даже времени высушить кудри и снять пальто, хотя с него стекала на пол талая вода. Держа в вытянутых руках овальное зеркало, он волей-неволей стал участником всех этапов примерки, дополняя видимое воображаемым. Время от времени ему предназначалась легкая улыбка или гримаса в зеркале, сопровождаемая волнами духов, не таких сильных, как у Телонии, зато более коварных.

– Что вам больше нравится: талия повыше или пониже?

– Повыше.

– Так?

– Да, так.

– Ленточки на эту сторону?

– Да, так гораздо лучше.

Когда она увлеклась булавками и наклонилась так, что волосы упали на лицо, он вдруг заметил у нее на затылке капельки пота, а на худенькой белой шейке – маленькую розовую отметину, «аистиную лапку». Он прислонил зеркало к стене, чувствуя, как сердце сжимается от неведомой жалости.

– Наверное, вам надоело? – спросила Элиана, поднимая на него глаза.

– О, нет! – ответил он излишне быстро.

– Тогда что с вами? Вы побледнели!

– Прошу вас, забудьте, что я сказал. Я не собираюсь к этому возвращаться.

Она догадалась по тону его голоса, что чуть было не добилась признания, но осталась в неведении о главном. Увы, нужный момент миновал, и к нему вернулась несгибаемость.

– Не могли бы вы еще приподнять зеркало? Осталась другая сторона – и готово. У вас не затекли руки?

– Можете не торопиться, Элиана.

Бал

Благодаря управляющему, превзошедшему себя, бал состоялся в назначенный день и час. Не мне судить, был ли он успешным. Ведь со времени того праздника в горах минуло уже более полувека. Пары, танцевавшие под вышедшие из моды мелодии, давно распались, некоторые даже не простившись. Была война, потом подъем шестидесятых годов. На месте старой деревни поднялись большие здания курорта. Как-то утром в считанные минуты – сидевшие у стойки ближайшего бара не успели и рюмку опрокинуть – зал для деревенских торжеств снесли. Что может быть неприятнее для человека, приверженного истине (а я такой), чем невозможность проверить на месте правдивость его рассказа и вынужденное пользование предположениями!

С наступлением темноты из всех деревенских домов стали выходить по двое-трое важных персон в масках, шлемах, тиарах, доспехах, длинных цветастых плащах, с деревянными крестами и факелами. Среди них не оказалось ни Арлекина, ни Панталоне, ни горбуна Полишинеля, ни трубочиста. Зачем спускаться на нижние ступеньки иерархии, когда можно вознестись до царских, даже императорских высот? Весь день стоял мороз, поэтому их величества похлопывали себя по груди, чтобы согреться, и торопились широкими шагами к месту сбора, бранясь, как извозчики, кем они, собственно, в большинстве и служили в обычное время. Некоторые, наблюдая за шествием из окон, брюзжали, что танцевальный зал обвалится, не выдержав такого наплыва переодетых чудаков. Однако время шло, а их пророчество не сбывалось, поэтому они перестали накликать беду, напялили куртки и поспешили присоединиться к веселью.

Меньше чем за полчаса зал наполнился до отказа, поэтому пришлось из осторожности потушить печи, от которых маркиз бросало в пот, а генералам грозил апоплексический удар. Группа конквистадоров в султанах под командованием адмирала с подзорной трубой поймала Ганнибала Карфагенского, подняла его на крышке бака для кипячения белья и принудила произнести приветственную речь, которую все ждали, но которой никто не понял. То было знаменательное проявление местного красноречия. Старый воин в красной женской тунике и в лавровом венке провозгласил срывающимся голосом Бьенвеню, что этот бал знаменует начало «эра примирения» («Эры!» – подсказала Золушка из первого ряда), «электричество способствует всеобщему прогрессу» (и наоборот), в Коль-де-Варез появится в один прекрасный день «повесная» дорога, «вагончики которой будут доставлять воздушным путем слонов, которых ему остро не хватает». Конец цитаты. Аплодисменты и крики «ура!».