Книга Мертвый кортеж - Олег Бондарев

— Ни на секунду, — заверил Бенджамин.

И, приподняв шляпу, продемонстрировал мне правое ухо.

Или, точнее, его отсутствие.

* * *

Некоторые люди — будто одноразовые. Будто Вечный Жеребец создал их лишь для того, чтобы вы встретились с ними однажды и расстались навсегда, но эта единственная встреча изменила вашу жизнь не обязательно кардинально, но существенно. Такие люди производят на нас неизгладимое впечатление, кажутся нам особенными. Мы не успеваем разглядеть их недостатки, и потому они остаются в нашей памяти едва ли не идеальными. Этакие маячки, которые ведут нас по туманной тропе жизни.

Мой отец, Честер Гиллиган, был как раз из таких. Он появился в моей жизни, когда мне исполнилось десять, и умер, едва стукнуло одиннадцать. Отец был военным, боевым офицером в черничной регулярной армии. По приказу короля Честер убыл в Таркестию за шесть месяцев до моего рождения, и потому до определенного момента я плохо представлял себе, как он в действительности выглядит. Их с матерью единственный снимок, сделанный весьма сомнительным мастером, казался мне крайне далеким от реальности. Когда мать нас знакомила, отец смотрел на меня добрыми серыми глазами, а его тонкий рот приветливо улыбался. Хмурого мужчину с тех старых портретов он напоминал мало, и слава богам — всамделишный Честер нравился мне куда больше.

Впрочем, лучше узнать друг друга нам было не суждено.

За тот год, в который уместились возвращение Честера и его безвременная кончина, мы практически не общались: будучи человеком военным, Гиллиган-старший не привык вести пространные беседы. Редкие, но меткие и очень дельные замечания были его излюбленным оружием в любой словесной перепалке с матерью. Меня же Честер изредка угощал остротами и наставлениями, которые из его уст звучали несколько странно: я никак не мог свыкнуться с мыслью, что он — мой отец. Слишком много воды утекло, и, как выяснилось, слишком малому количеству оставалось пролиться.

Честер десять лет воевал с таркестами, каждый день рисковал жизнью, рубился с десятками, сотнями местных солдат. Он вернулся из этого пекла без единой царапины, а год спустя умер в своей кровати, точно немощный старик. Какая-то таркестская зараза проникла к нему в организм и больше двух лет медленно, но верно пожирала его изнутри. Честер не страдал; у него иногда покалывало в боку, но через пару минут все проходило, и он забывал о боли. А той ночью уснул и не проснулся. Мать, поняв, что рядом с ней мертвец, заголосила и едва не сверзилась с кровати на дощатый пол. Когда она рыдала на его похоронах, я ограничился блестящими глазами. Как ни заставлял себя, так и не заплакал.

До сих пор не могу с уверенностью сказать, любил я отца или нет. Как бы то ни было, признаюсь, что не испытывал особой печали от утраты. Гражданская жизнь Честера напоминала мне падение звезды: я не замечал ее, когда она висела на небосклоне, потом недолго следил, как она несется вниз, и, едва она погасла, тут же о ней позабыл.

По матери, спустя три года ушедшей вслед за боевым офицером Гиллиганом, я скучал гораздо больше. Однако через время понял, что безумно нуждаюсь именно в отцовском совете. Влияние матушки на меня было бесконечно велико, но, сказать по правде, обсудить большинство своих подростковых проблем я мог лишь с отцом. Только тогда я начал задумываться о фразах, которые он говорил мне в единственный наш год, только тогда понял подлинный смысл большинства из них… и отчаянно захотел еще.

Когда я только начал изучать некромантию, меня не раз посещала мысль отправиться на городское кладбище и оживить его. Но всякий раз я одергивал себя, напоминая, что давних мертвецов бессмысленно поднимать из могил, потому что ничего дельного они все равно не скажут. Меня ждал бы не Честер, а гора пожелтевших костей, насильно вырванная с того света беспощадным заклятьем Призыва. А даже если бы мне удалось невозможное и офицер Гиллиган вернулся бы таким же, каким уходил, после стольких лет разлуки я просто не нашел бы, с чего начать этот разговор. «Давно не виделись, па»? «Неплохо сохранился»? Чушь и бред…

То же касалось и матери, хоть я и знал ее гораздо лучше, чем отца.

Оба мои родителя похоронены на городском кладбище, от одной могилы до другой — два шага. Такая бессмысленная близость… Я навещаю их три раза в год — в дни рождения и в Родительский Четверг. Приношу им незабудок; думаю, это довольно символично.

— Привет, Сай-Сай.

Гоблин резко вскинул голову и посмотрел на меня поверх стильных очков в металлической оправе.

— Ах, детектив Гиллиган, — проворчал он. — Вы подкрадываетесь, будто воришка. В свете последних событий это, как минимум, не слишком вежливо: после того, что случилось с Фег-Фегом, мы все время ожидаем нового визита убийцы.

— Не волнуйся, Сай-Сай. Негодяй мертв. Я сам там был и видел, как он утонул.

— Но тела нет, верно? — изо рта гоблина вырвался нервный смешок. — Простите, детектив Гиллиган. Я понимаю, что вас обижают подобные заявления, но это выше моих сил.

— Если бы мог, собственноручно выловил проклятый труп и показал его вам, — с трудом сдерживая раздражение, сказал я.

— Однако вы не можете, — развел руками флорист. — А я, в свою очередь, не могу заставить себя поверить, что мы снова в безопасности. Ладно, от этих разговоров все равно нет проку… Вам, как обычно, два букетика незабудок?

— Ты крайне догадлив, Сай-Сай.

— Догадливость тут ни при чем, детектив Гиллиган, — мотнул головой старый гоблин. — Вы заходите в мой магазин ровно три раза в год на протяжении многих лет и каждый раз берете незабудки. Так что, едва вас увидев, я сразу понял, за чем вы пришли.

— В вас пропадает неплохой детектив.

— Может, и так. Но Шар рассудил иначе, — развел руками Сай-Сай. — И я с радостью принимаю свое предназначение. Да и не представляю себя, признаться, кем-то иным. Мой отец торговал цветами, дед занимался тем же… Мне даже не пришлось учиться этому ремеслу: родовая память делает свое дело. Конечно, я читал и продолжаю читать книги по цветоводству, дабы обеспечить моим малышкам лучший уход… однако это лишь неизбежная шлифовка природного дара.

Упаковав незабудки в прозрачную пленку, он обернул стебли черной траурной лентой и протянул цветы мне.

— Конечно, люди тоже могут стать неплохими флористами, — продолжил Сай-Сай, принимаясь за второй букет, — но отдать ремесло вам — значит лишить искусство его души.

— А как же Кайл Мейси? — вырвалось у меня.

— А что Кайл? — неожиданно ощетинился Сай-Сай.

— Ну… Он ведь тоже был избран Шаром на роль цветочника?

— Время покажет, насколько верным оказалось это решение, — процедил гоблин.

Никогда прежде я не видел, чтобы он так сердился. О чем бы ни заходила речь, Сай-Сай всегда оставался спокоен и рассудителен, но тут завелся не на шутку.

— Выходит, ты ставишь под сомнение выбор Шара? — нахмурившись, спросил я.