Книга Вели мне жить - Хильда Дулитл

— Не знаете, где они делают эту штуку — вермут, шартрез? — отвлекаясь от своих мыслей, спросила Джулия.

Ей хватило глотка, чтоб слегка опьянеть. Голова кружилась от янтарной капли огненного вермута. Белла поднесла бутылку к её бокалу, собираясь налить ещё.

— Нет, спасибо. Кстати, почему вы не закуриваете? — Табачный дым придавал опьянению остроту.

— Я равнодушна к сигаретам, а вот вы — вы — не даёте ему свободно дышать, слышите! — выпалила Белла на одном дыхании, будто отрабатывала заранее заготовленную реплику.

Она с таким же успехом могла сказать: «Холодный вечер, правда?» Или: «Вы верите в нечистую силу?» Кстати, о привидениях — каких-то демонов они с Рейфом тогда разбудили на Аппиевой дороге{75} у кладбищенского кипариса, что растёт над могилой Шелли, на которую они возложили венок из алых и белых камелий{76}. Они сплели его из опавших цветов — благо деревья росли здесь же, далеко ходить не надо. Цветок к цветку: алый, белый. Так и они с Беллой: две противоположности, лёд и пламень, холодный север и жаркий восток То-то Рейф спокоен: ему и выбирать не нужно — они с Беллой настолько разные, что это решает дело. Проще не бывает. Теперь очередь Беллы показывать коготки, выгибаться чёрной пантерой, накладывать лапу. Ещё бы! На днях возвращается Рейф, и ей надо успеть разрубить гордиев узел.

— Я больше не могу, — сказала Белла бесцветным голосом, на одной ноте, точно отыграла вызубренную роль и — сникла. Что-то здесь не так. Не похожа Белла на безобидного зелёного жука, мирно греющегося на солнышке. Нет, жук воинственно топорщил надкрылья, сучил лапками. Похоже, у нашего жука жало скорпиона — разве не так? Чем-то на этот раз всё кончится?

Сколько раз Джулия повторяла про себя эту фразу, но стоило Рейфу сказать: «Это последний раз, я больше не вернусь, следующего раза не будет, дай мне развлечься с Беллой, обещаю — это последний раз, мне надо забыться», — и у неё опускались руки: пусть всё остаётся, как есть.

— Он сам себе не принадлежит. Вы не даёте ему свободно дышать, — снова занудила Белла. — Со мной он думает о вас, — выдохнула она, наконец.

Беллу словно прорвало: она всё говорила и говорила, всё тем же бесцветным, монотонным голосом, и, слушая её, Джулии становилось страшно. Зачем Белла всё это мне рассказывает?

— Понимаете, — объясняла Белла, — у меня всё равно не было бы денег вырастить маленького.

Джулия отметила про себя это странное слово — «маленький». Кто — «маленький»? Уж не хочет ли Белла сказать, что была беременна от кого-то, ещё когда жила в Париже? В таком случае, это и вправду конец.

Впрочем, если подумать, столько раз наступал конец, столько раз последняя капля переполняла чашу терпения, что концов не сыскать, и всё давно быльём поросло. Так что конец ли это, ещё неизвестно. А Белла всё продолжала своё: «Понимаете, у меня мог бы быть маленький», словно застопорилась на этой мысли. (Когда, кстати, она сделала аборт?) Рассказывает, а сама смотрит тоскливо-тоскливо — как лань или газель. Видели когда-нибудь олениху, лишившуюся потомства, — она глядит потерянно, жалобно? Вот так и Белла — спрятала влажные глаза, пожала плечами, обтянутыми зелёным шёлком, и потянулась к бутылке с вермутом. «В конце концов», заметила, подливая себе в бокал, «наверное, я просто испугалась. Разве я смогла бы вырастить маленького?» Вопрос прозвучал так, будто она ждала, что Джулия кивнёт понимающе и скажет: «Да, конечно, всё правильно, вы поступили очень благоразумно».

Джулии ничего не оставалось, как предложить: «Расскажите, дорогая…», а Белла, кажется, только того и ждала: всё тем же унылым, бесцветным, слегка дрожащим голосом она продолжала: «Это был кошмар. Прихожу к женщине — она говорит мне: «Сейчас ещё не время, придёте, когда срок будет побольше». Пришла, а она говорит: «Слишком поздно!» И пришлось Бёлле идти, несолоно хлебавши, к другим «доброхотам». Страшно подумать! — Исполосовал Беллу скальпель какой-нибудь падкой на деньги подпольной специалистки по абортам — а что, разве бывают бескорыстные энтузиасты этого дела?

— Вам нужно быть осторожнее, — знающим тоном заключила Джулия. — В Париже, конечно, эти проблемы решаются проще.

Господи, а что если Белла таким образом намекает Джулии на то, что она снова забеременела?

— Нет, я действительно хотела ребёнка, — бросила Белла. Спьяну сболтнула или притворяется? — Знаете, со мной по соседству в одном квартале жила Полетта. Так вот она родила ребёнка, а его отец не вернулся к очередной побывке — убили.

Квартал, побывка — казённые слова! А ведь в этом мире казённых слов они теперь и живут. Может, Белла боится, что Рейфа убьют на передовой? И потом, непонятно, — она хочет от него ребёнка или уже беременна от него?

— Вы, случайно, не… не проверяли…? — выдавила из себя Джулия.

— Порой мне кажется, что всё это происходит не со мной, что Париж в моей жизни — это сон, — будто не слыша её, заметила Белла. И добавила: — После той драки таксистов — мы ведь пошли за ними и все видели — их положили прямо на тротуар, и убивали в упор, и мальчика… тоже…

Какого мальчика? Морского пехотинца, американца, сражавшегося на стороне Франции? Спросить, тот ли это самый «мальчик» — отец не родившегося ребёнка? Только вправе ли она задавать такие вопросы? Ведь она хорошо помнит первое появление Беллы в Лондоне: появилась эдакая шикарная дама, с лакированным чемоданом, круглой коробкой для шляпы, с дорогим ковровым саквояжем — совсем как в водевиле: примадонна проездом из Парижа в Лондон. Хорошие были денёчки: Белла зарабатывала тем, что писала заметки про парижскую моду для одного нью-йоркского журнала. Одна беда: нынче статьи о парижской моде не в почёте. Но Белла не унывает и по-прежнему трудится на благо цивилизации: «манжеты в этом сезоне носят длиннее, обратите внимание на новые fichu».[11]Так что Белла в своём репертуаре: одета по весенней парижской моде прошлогоднего военного сезона.

Окружающая обстановка лишь подчёркивала зыбкость и неустойчивость Беллиной натуры: рядом с ней все в комнате — книги, стол, даже два нелепых позолоченных стульчика и коврик при входе — казалось более прочным и надёжным, чем она сама. Белла — это всего лишь прибой, пена, оставленная на берегу девятым валом войны, докатившейся до Англии; Белла — это заморский невиданной окраски попугай, говорящий попка, повторяющий одно и то же без толку, точно кто-то вложил в его голову слова, а смысла их не объяснил. Попугайская трескотня! Бессмысленная, как и слова про ребёнка.

Разве способна Белла — эта заводная кукла, пишущая статейки про оборки и бантики, — хотеть…? А, кстати, чего она хочет? Да известно ли ей, что никто — н и к т о — не знает толком, чего хочет. Они просто просаживают время. Кто такой Рейф? Для Беллы он просто очередной любовник, молодой офицер на побывке — в увольнительной, как говорится. И все её хвалёные речи сводятся к одному: «У меня сегодня свидание со смертью». И всё это ерунда, что она якобы живёт полной жизнью: никто из них, и Белла в том числе, не знает, что это такое — жить полной жизнью. А, может, её сегодня просто развезло? Во всяком случае, Джулия никогда раньше не видела, чтоб Белла округляла глаза, стараясь скрыть невольные слёзы.