Книга Собака, которая не хотела быть просто собакой - Фарли Моуэт

Обычно он не оставлял «Концепцию» до своего возвращения на берегу, а тащил ее с собой до здания библиотеки. Первые дни, когда среди утреннего транспортного потока в центре города появлялась быстро шагающая фигура с грациозно покачивающимся зеленым каноэ на плечах, это вызывало у прохожих различные замечания. Но через пару недель люди перестали пялить на него глаза, и никто, за исключением нескольких сверхконсервативных лошадей, запряженных в фургоны с мороженым, не удостаивал его косым взглядом. Он и «Концепция» вписались в привычный пейзаж города.

Матт часто сопровождал папу и «Концепцию» вниз по течению. Он быстро научился удерживать равновесие и обычно стоял на носу, передними лапами на узком фордеке, застыв эдаким зевом водосточной трубы в виде химеры. С его стороны это было не пустое позирование, так как, очевидно, он взял на себя обязанность предупреждать папу о приближении каноэ к мелководью или к не видимому невооруженным глазом бару. Пользы от такого лоцмана было немного, несмотря на его самые лучшие намерения, ибо пес был сильно близорук. Он не мог также, как это говорится у речников, «читать воду». После истеричного лая, вызванного завихрением потока, которое Матт по ошибке принял за затонувшее бревно, он, бывало, спокойно пялился в пространство, когда «Концепция» вдруг садилась на мель. Обычно от внезапного толчка Матта, как из катапульты, выбрасывало за борт и он врезался мордой в мутную воду. Он не обижался на подобные пакости со стороны реки и возвращался к своим лоцманским обязанностям с еще большим рвением.

По такой реке папе еще более или менее удавалось медленно двигать «Концепцию» веслом, но всякая возможность ходить под парусом исключалась. А поскольку папа жаждал именно хождения под парусом, ему пришлось искать иные воды, и как-то в конце недели он объявил, что мы посетим озеро Маниту – крупное соленое озеро, которое лежит в сотне миль от Саскатуна.

Маниту – один из самых соленых водных бассейнов в мире, а «Концепция» не была сконструирована для того, чтобы плавать в водной среде, ненамного более жидкой, чем черная патока. Маниту было для судна противопоказано. Когда мы спустили «Концепцию» на воду, она только чуть-чуть обмакнула киль и сидела на поверхности озера, как утка на льдине.

Поведение «Концепции» раздосадовало папу, и он принялся навязывать ей свою волю посредством балласта из камней. Потребовалось невероятное количество булыжников, чтобы достичь нормального погружения, а когда папа и я в конце концов сели в каноэ, то обнаружили, что «Концепция» столь же маневренна, как бетонный гроб в желатине. Вода, в которой судно завязло, была настолько густой, что я просто слышал, как кристаллики соли трутся о его гладкие борта. А когда мы подняли парус, ветер оказал на каноэ такое же слабое воздействие, как если бы на его месте были возведенные фондом Карнеги[26]стены публичной библиотеки Саскатуна.

Папа пришел в бешенство от неповоротливости «Концепции» и неразумно начал выбрасывать за борт балласт. Он перевалил через борт с полдюжины крупных булыжников, когда каноэ решило, что с него хватит. Один конец лодки весело выпрыгнул из воды, в то время как другой в нее погрузился; через долю секунды мы ужо плавали на поверхности неподвижного озера, а иод нами корпус, полный камней, медленно тянул нашу «Концепцию» на дно.

Нам не грозила никакая опасность. Без добавочного груза человеческое тело физически не могло утонуть в озере Маниту. Наоборот, мы настолько выступали из воды, что нам стоило большого труда доплыть до близкого берега. А когда мы приступили к подъему «Концепции» – она лежала на глубине около десяти футов, – то необычные свойства Маниту оказались серьезной проблемой. Мы обнаружили, что нырнуть в него невозможно. Это было весьма жуткое испытание: мы не могли заставить себя погрузиться глубже, чем на один фут. В конце концов папе пришлось увеличить свой вес– подобно ныряльщику за жемчугом в южных морях – корзиной, полной камней. Держась за корзину одной рукой, он смог достичь затонувшего судна и закрепить трос за банку. Затем, на мой взгляд, довольно легкомысленно, папа отпустил корзинку – и моментально взвился из глубины, как играющий лосось, на полкорпуса выскочив из воды, и шмякнулся па спину со звучным шлепком, который, должно быть, причинил ему почти такую же острую физическую боль, как поведение «Концепции» – моральную.

Но, в конечном счете, разочарования, преследовавшие все попытки моего папы походить под парусом, не шли ни в какое сравнение с мерой его упорства. В августе того памятного года мы прицепили наш дом-фургон к Эрдли, поместили «Концепцию» на его крышу и отправились в настойчивые поиски водоемов для парусного спорта. И мы их отыскали.

Немного севернее, в краю сосен, за Принс-Альбертом, мы наткнулись на райский уголок под названием Эмма-Лейк. Это было настоящее озеро, полное настоящей воды, овеваемое дружелюбными ветрами.

Мы спускали «Концепцию» на воду с трепетом – ведь в прошлом было так много неудач. Затем мы сели в нее и подняли парус.

Стоял один из тех чудесных дней, которые бывают только па равнинах Запада – и больше нигде. Небо было кристально чисто и беспредельно, а жаркое солнце рождало на глади озера мириады ослепительных бликов. Стайки черных крачек рассекали крыльями западный бриз, прилетавший к нам из сосновых лесов. Он нежно надувал парус «Концепции», придавая ему прекрасную форму крыла. Каноэ ожило.

Мы плавали под парусом весь день, пока солнце нехотя не опустилось за синюю дымку от далеких лесных пожаров и не скрылось наконец совсем, унеся с собой бриз. А мы еще продолжали плыть в нашем маленьком суденышке, быстрое и легкое скольжение которого было более чем достойной наградой за те невзгоды, которые нам пришлось перенести.

Плавание «Лысухи»

Мой папа был не единственным в Саскатуне, кому были знакомы несбывшиеся надежды и тоска морской души, прикованной к суше. В городе насчитывалось достаточно много людей, разлученных с водной стихией. Папа перезнакомился с большинством из них благодаря своей работе и особенно потому, что на полках его библиотеки находилось одно из самых лучших собраний книг по лодочному спорту. Некоторые из тех папиных сотрудников, которые могли спутать слово «борт» со словом «брод», были склонны относиться неодобрительно к ежегодной дорогостоящей заявке на приобретение книг с явным мореходным уклоном. Но между прочим, главным библиотекарем был все же папа, и никто другой.

Эрон Пул был одним из тех, кто высоко ценил пристрастие папы к таким книгам. Этот человек, маленького роста, худощавый, с орлиным профилем, лет тридцать тому назад эмигрировал из приморских провинций, и в течение двадцати девяти лет ему не хватало ощущения морской воды, журчащей под килем судна. То, что он приехал из внутреннего района провинции Нью-Брансуик и за годы жизни в приморье фактически никогда не выходил в море на чем-нибудь крупнее гребной шлюпки, не имело никакого отношения к тем чувствам, которые испытывал Эрон. Как житель приморья, заброшенный в прерии, он верил, что в нем течет кровь знаменитых мореплавателей из портов Северной Атлантики, а за двадцать девять лет человек способен припомнить целый ряд вещей, которые должны были бы и могли с ним случиться. Эрон обладал настолько великолепной памятью, что мог часами говорить о том времени, когда он ходил из Люненберга[27]на Большую Ньюфаундлендскую банку, сначала юнгой, затем бравым матросом, потом помощником капитана и наконец шкипером самой красивой рыболовной шхуны на всем побережье.