Книга Возвращение бумеранга - Олег Семергин-Каховский

— Что это у тебя за форма? — спросил он своего пассажира после нескольких минут пути. — Никогда раньше такой не видел.

— Чешская освободительная армия, — с гордостью ответил Каминский.

— Понятно, — кивнул шофер. — А я бы так не смог, — признался он, — сидеть где-то в чужой стране и ждать.

— Тяжело, конечно, — согласился Каминский, — Но мне ждать осталось недолго.

— А что, намечается высадка на материк? — удивился парень.

— Нет, об этом я не слышал, — покачал головой Петр. — Просто я окончил курсы парашютистов, и скоро меня забросят в Чехословакию.

— Здорово, — присвистнул шофер. — А сейчас куда?

— Доеду до Бенберри, а оттуда до Оксфорда, — не моргнув глазом, ответил Каминский. — Сестра у меня приехала туда учиться. Хочу повидаться.

— Как же она туда из Чехословакии добралась? — удивился парень.

— Через Францию и Португалию. По надежным каналам.

— Натерпелась, наверное, страху, — посочувствовал англичанин.

— Не знаю, — пожал плечами Каминский. — Я же ее еще не видел.

За разговорами дорога прошла незаметно. На железнодорожной станции в Бенберри к Каминскому подошел патруль, но, проверив документы, не нашел причин его задерживать, хотя в принципе о поездке в Бенберри или Оксфорд в увольнительной не говорилось ни слова.

В поезде Каминский выбрал себе местечко у окошка и немного подремал. Периодически он мысленно восхищался собой, хваля себя за то, как он четко все спланировал.

По приезде в Оксфорд, он тут же попал на автобус в Эйлсберри, что счел хорошим предзнаменованием. В Эйлсберри он вышел из автобуса, когда было уже около одиннадцати часов вечера. Теперь осталось найти место, где можно было бы переночевать. К полуночи он отыскал городскую ночлежку и зашел туда. Увольнительной у него там никто не догадался спросить, а удовлетворились удостоверением личности и рассказом о приехавшей сестре. Правда, теперь в рассказе о сестре он не упоминал Оксфорд, а говорил о курсах медицинских сестер для Освободительной армии.

Получив место в ночлежке, он улегся и заснул сном праведника.

Эйлсберри, 16 ноября 1941 года

Каминского поднял громкий звонок. Ночлежка полностью оправдывала свое название: она работала только ночью. В семь часов всех обитателей будили, давали им время на то, чтобы привести себя в порядок, кормили благотворительным завтраком и выпроваживали на улицу. На утренний туалет у Петра ушло не более двадцати минут. Потом он сел за стол. Всем выдавали по миске непонятной похлебки, состоящей в основном из томатной пасты, жареного лука и бобов. Похлебка была жидкой и пресной, но за время войны Каминский привык к любой пище, главное, она была горячей и в ней плавали кружочки жира. Запив все это кружкой жидкого, почти несладкого чая, он вышел на улицу как раз в тот момент, когда у него кончилась увольнительная. Однако здесь он этого не очень-то и боялся: в Эйлсберри привыкли к чешской форме, и даже если бы его и остановили, он всегда бы мог сказать, что выбежал за газетой из резиденции президента Бенеша.

Он погулял по улицам города до одиннадцати часов и только после этого направился к резиденции. Месяц назад его направляли сюда для охраны резиденции, именно тогда он и изучил здесь все ходы и выходы. Он прогулочным шагом обошел резиденцию, убедился, что все там осталось по-старому, и подошел к воротам. Ворота находились несколько в стороне от калитки, рядом с которой и располагалась караульная будка. В его время охрана подходила к воротам, только заслышав гудок автомобиля. Каминский достал из кармана перочинный нож, раскрыл его, сунул в щель ворот и попробовал приподнять запор тупой стороной ножа. Замок не поддался. Тогда он покачал ворота и уловил момент, когда запор свободно пошел вверх. Как только запор выскочил из пазов, ворота начали открываться, и Каминскому пришлось даже бросить нож, чтобы схватиться за створки. Он ногой подтолкнул нож в глубь территории, потом заскочил внутрь сам и закрыл за собой ворота.

Он огляделся. Его проникновение в резиденцию президента, похоже, осталось незамеченным. Стараясь держаться в тени кустов или построек, он пробрался к главному входу и проскочил в здание.

В большом фойе с искусственными пальмами и толстыми коврами никого не было. Направо был вход в банкетный зал, но это Каминского тоже не интересовало. Он направился к широкой мраморной лестнице, ведущей на второй этаж. Когда он уже поднялся на середину лестницы, то услышал в фойе чьи-то шаги. Петр слегка повернул голову и краем глаза заметил прошедшую из служебного помещения в банкетный зал горничную. Это было не страшно. Гражданский контингент привык к тому, что военные из охраны постоянно меняются, и никогда не задавал им вопросов.

Петр поднялся на второй этаж и прошел в длинный коридор. Эта территория была для него малознакома. Он знал, что здесь находятся спальни для гостей, спальня самого президента, его кабинет, но что именно находится за той или иной дверью было для него тайной за семью печатями. Он начал пробовать все двери подряд.

Первые две оказались закрытыми, а когда он подошел и взялся за ручку третьей, то услышал за спиной строгий женский голос:

— Что вам здесь надо, молодой человек?

Он обернулся и увидел пани Бенеш. На ней был шелковый китайский халат с серебристыми и золотыми драконами.

— Извините, пани, — смущенно заговорил Каминский, — мне нужен пан президент. Мне обязательно надо подать ему прошение.

— Пана президента нет здесь, — уже не так строго ответила пани Бенеш, — Он еще рано утром отправился в Лондон. Сейчас война, и он работает даже по воскресеньям.

Лицо Каминского отразило целую гамму чувств. Здесь была и растерянность, и досада, и отчаяние.

— Пани Бенеш, — дрожащим голосом попросил он, — может быть, вы не сочтете за труд передать ему мое прошение.

Он запустил руку во внутренний карман шинели и достал оттуда обычный почтовый конверт.

— Вам надо подать его через вашего командира, — ответила пани Бенеш, стараясь, чтобы это прозвучало строго, — в крайнем случае, обратитесь в канцелярию правительства. Пан президент обязательно рассматривает все прошения, которые приходят на его имя.

— Я это знаю, — почти плаксиво заговорил Каминский, — но мне это надо срочно. Мне надо очень срочно.

Это прозвучало по-детски наивно, но, в то же время, в этих словах, да и во всем облике Каминского чувствовалась такая мольба, что в пани Бенеш проснулись материнские чувства.

— Хорошо, — кивнула она, — давайте его сюда.

Каминский бережно передал ей конверт.

— Вы очень добры, пани, — пролепетал он, — У вас очень доброе сердце. Когда будете передавать это прошение, замолвите за меня словечко.

— Я же не знаю, что в этом прошении, как же я могу замолвить за вас слово, — сказала она так, как объясняют ребенку, почему нельзя тыкать пальцем в пламя свечи. — К тому же, я не вмешиваюсь в дела правительства.