Книга Шанхай. Любовь подонка - Вадим Чекунов

Загорелся зеленый свет. Обмирая от волнения, я взял Ли Мэй за руку.

Она сжала мои пальцы. Сердце гулко и радостно застучало.

На секунду замешкался. Задел плечом встречного, еще одного… Услышал характерное «ай-я!» – что-то вроде нашего «ой!», но мне было не до того.

Мы шли, болтали, уворачивались от снующих по улице продавцов, зазывал, попрошаек, гудящих машин-паровозиков с туристами.

Ли Мэй рассказывала о зданиях, показывала по сторонам, но я смотрел лишь на нее. На глаза, в этот день подведенные легкими штрихами, на подчеркнутый помадой контур губ, на тонкое запястье, обвитое браслетом из нефрита… Архитектура не интересовала меня. Я был равнодушен и к камню и к стеклу, как бы величественны и красивы они не были. Ведь рядом со мной находилось живое, прекрасное и неповторимое создание. Девушка, в которую я был по-мальчишески влюблен, держала меня за руку, говорила, смеялась.

…А если бы я не поехал тогда в спортзал? Если бы задержался на пять лишних минут? Если бы автобусов было больше, и не возникло бы давки? А если бы?..

Сияли витрины магазинов, вывески-иероглифы сменялись латинскими буквами, доносилась со стороны фонтана веселая мелодия.

То и дело в толпе мелькали лаовайские лица. «Воч, воч, бэгз, дивиди» – бросались к ним со всех сторон зазывалы.

Возле дверей помпезного и мрачного «Peace Hotel» чадили выхлопом автобусы. Гиды с флажками в руках кричали в мегафоны, загоняя туристов в салоны. С равнодушно-покорным видом пожилые китайцы рассаживались по местам.

Улица Нанкин кончилась, выведя нас к автодороге, за которой начиналась знаменитая шанхайская набережная – Вайтань.

С реки дул влажный ветер. Спустились в подземный переход. На ступеньках сидели босоногие женщины-попрошайки с детьми, примотанными к спине платками. Продавцы крутили на полу сверкающие синими огоньками волчки, швыряли на стены резинки-липучки, лавировали среди потока людей, навязывая прохожим наборы открыток и макеты телебашни.

– Ты знаешь, чьи это картины? – показала Ли Мэй на подсвеченные щиты по правой стороне перехода.

Мы проходили мимо «Подсолнухов».

Я улыбнулся.

– Конечно.

Пока я рассказывал ей об увлечении Ван Гога Азией, его опытах с тростниковой палочкой вместо кисти, дзэнских мотивах «Кипарисов» – Ли Мэй не отрывала от меня взгляда.

Из гомонящего туннеля мы выбрались на воздух, поднялись по небольшой лестнице и оказались на неширокой полосе набережной.

Царапал полотнище неба шпиль телебашни. Каменным цветком тянулся ввысь небоскреб Цзиньмао. Темнел плотный строй высоток Пудуна.

Низким отрывистым гудком сигналил здоровенный черный теплоход. Несколько барж с кранами спешили куда-то, вспенивая грязную воду.

Мы подошли к ограждению. Ли Мэй встала у перил. Я осторожно положил руки ей на плечи. Так мы простояли минут пять, разглядывая противоположный берег.

– Ты был на телебашне? – повернув вполоборота голову, спросила она.

Я едва удержался, чтобы не поцеловать ее.

– А… да… один раз, – ответил растерянно. – Но было еще пасмурней, чем сегодня. Ничего сверху не разглядел.

– Там, в башне, есть хороший музей истории города.

– Да, хороший. Хотя, знаешь, я не особо люблю музеи.

– Почему?

– В них нет жизни. Она засмеялась:

– Ты смотрел фильм «Хэллбой?»

– Нет.

– Там герой говорит про музеи, как ты: подделки и репродукции.

– Он прав.

– Вы с ним немного похожи. Не внешне, нет. Характером.

Она стала рассказывать мне про краснолицего и рогатого героя фильма. Я слушал, замерев: во время рассказа она откинула голову, почти прикоснувшись к моей груди.

– Он, наверное, несчастный парень… – заметил я.

– Почему?

– Если у него рога…

Пробовал объяснить, что значит для русских «рогоносец», но смущало и мешало объяснению английское «horny», да и китайцы, как оказалось, признаком обманутого мужа считали не рога.

– У нас говорят – «зеленая шапочка», – пояснила Ли Мэй. – Если мужу изменяет жена, такой человек должен ходить в зеленой шапке.

– И что, ходят?

– Нет, – засмеялась она. – Только иностранцы. Иногда, зимой.

– Хорошо, что сказала. А то вдруг бы купил…

– Ты ведь не женат. Так что можно.

– Зато другие этого не знают.

– Верно…

Помолчала. Вдруг развернулась и с любопытством спросила:

– А ты не был женат раньше? Почему до сих пор один? Врать или не врать – пронеслось в голове.

– Был. Но уже давно. Там, в прошлой жизни, в России.

– А дети? Есть дети?

– Нет.

Она приложила руку к моей груди.

– Извини, – взглянула проникновенно.

Видно, на лице моем все же отразилось что-то такое…

– Ерунда. Расскажи мне еще что-нибудь.

– О чем?

– Не знаю… Мне интересно, чем иностранцы отличаются от китайцев. Вот видишь – у нас рога, у вас зеленые шапки…

– Ты умеешь считать по-китайски? Показывать на пальцах?

– Нет.

– Смотри. До пяти – как у вас, по количеству пальцев. А вот как показать шесть?

Я растопырил пальцы на левой руке и поднес их к мизинцу на правой.

– Вот… – улыбнулась она. – Видишь, неудобно. Обе руки заняты. А надо вот так.

Она изобразила нечто вроде жеста, каким показывают телефонную трубку или бутылку спиртного – кулак с оттопыренными мизинцем и большим пальцем.

– Семь, – показала она собранные в щепотку три пальца, как в православном крещении.

Я старательно повторял.

– Восемь.

Так изображают пистолет.

– Девять.

Согнутый крючком указательный палец.

– Десять.

Ли Мэй сложила крест из двух указательных.

– Вот это будет твое домашнее задание. Ты ведь задаешь студентам? Вот и тебе. Выучишь и покажешь мне в следующий раз.

«В следующий раз!»

Тихая сумасшедшая радость. Конечно. Обязательно.

Возле нас собралась кучка людей. Китайцы – люди повышенной, почти болезненной любопытности. Ссора двух старушек из-за пучка зелени на рынке, перебранка между водителями мопеда и автомобиля, лаовай, завязывающий покрепче шнурок на ботинке, собачка, тявкающая на прохожих, – вокруг всегда находятся благодарные зрители. Если же случается потасовка между двумя мужиками, – чаще всего это «схватка на пальцах», когда оппоненты трясут друг перед другом указательными пальцами, тычут ими в лицо и истошно орут, – толпа собирается самая внушительная.