Книга Сундучок, в котором что-то стучит - Василий Аксенов

Ну, Наташа, конечно, Вертопрахова отражала атакипредставителей прессы: «Нет, не собираюсь. Да, слушаюсь родителей. Нет, ненамерена. Да, своими успехами обязана тренеру Г. Н. Гумберту».

Ну, сестра ее, конечно, Даша загадочно блистала знаниямииностранных языков, марокканцев удивляя по-мароккански, испанцев —по-испански, сербов — по-сербски ибо нет на свете языка, не родственногоэмпирейскому, и нет на свете эмпирейца, который не был бы потенциальнымполиглотом.

Ну, Брюквин, конечно, Валентин молча пил у стойки барагазированный напиток кока-колу и на все вопросы международной публики отвечалсвоим излюбленным «ноу комментс», что, как известно, в дипломатии равносильномногозначительному молчанию.

Ну, мама, конечно же, Элла тоже употребляла кока-колу и сужасом вспоминала, чего ей в юности наговорили про этот напиток: дескать, прямос ним проникает в кровь вредная идеология и проступает на коже родимыми пятнамикапитализма. Но вот же пью и просто охлаждаюсь, ничего не проступает. К тому жерядом цедит напиток спутник Стратофонтовых Помпезов Грант Аветисович, сотрудникобщества «Альбатрос».

Ну, Помпезов, конечно, Грант Аветисович цедил напиток,приговаривая:

— Наш-то квасок покрепче будет.

Ну, отец, конечно, Эдуард встретил в Орли знакомого мистераБэзила Сноумена, такого же, как он сам, члена Клуба Покорителей ВершиныНавилатронгкумари С Восточной Стороны, ну и, конечно, бил баклуши вместе с этимджентльменом, предаваясь приятным воспоминаниям.

Ну, бабушка, конечно, Мария Спиридоновна купила множествоцветных пост-карточек и направляла теперь приветы друзьям-однополчанам.

«Привет орлам из Орли!» — таков был текст. Не так уждурно, не так ли?

Ну, и Гена, конечно же, Стратофонтов среди всеобщего битьябаклуш продолжал развивать наше приключение, на то он и наш главный герой.

Для этой цели он сидел в мягком кресле и беседовал с ЮриемИгнатьевичем Четвёркиным о таинственной «флейточке».

Ну, Юрий, конечно, Игнатьевич Четвёркин сидел с ним рядом идоброжелательно смотрел на парижан и гостей французской столицы. Четвёркиннаходил, что с 1916 года, когда он побывал здесь в составе РусскогоЭкспедиционного Корпуса, парижане почти не изменились: те же «силь ву пле» и«са ва», то же пристальное внимание мужского пола к женскому и наоборот. Междутем он рассказывал своему юному другу о «флейточке».

В марте 1914 года подпольная группа революционеров, ккоторой Юрий Игнатьевич примыкал, решила организовать побег из Шлиссельбургскойкрепости одного узника по имени Павел Конников. Этот человек для всей мыслящеймолодежи России был настоящим идеалом: моряк, путешественник, один из первыхрусских авиаторов, подпольщик, публицист, спортсмен… Такого особенного человекаи спасать-то надо было как-то особенно, и молодежь ошеломила жандармов своейдерзостью.

В час прогулки над двором крепости появился военный «ньюпор»и сбросил взрывательный пакет на стену. Вреда никакого от этой бомбы не было,но дыму, шуму, паники на всю ивановскую. Со второго захода Четвёркин («ньюпор»пилотировал, разумеется, он) сбросил за борт веревочную лестницу и, когдавынырнул из дыма и полетел к лесу, увидел на веревочной лестнице человека сразвевающейся шевелюрой — это был Павел Конников!

Объявлена была тревога по всей округе. Жандармы знали, чтосамолет скрылся где-то поблизости в карельских лесах, и обложили все дороги итропы. Одного не учли малоразвитые жандармы — особенностей буерногоспорта. На льду одного из озер Четвёркина и Конникова ждал буер, предварительнодоставленный из Финляндии, буер, который при попутном ветре мог развитьскорость современного автомобиля. Да, именно буер и пара надежных маузеровпомогли революционерам вырваться из кольца.

Конечно, началась дружба. Конников был старше Четвёркина напару десятилетий, но ведь дружбе, как мы видим, не мешает разница даже и вшесть десятилетий. Конников, под конспиративным именем Василий Никитович Бурже,вместе со своим молодым другом участвовал во всех авиационных праздниках,конструировал новые аппараты, а когда разразилась первая империалистическаявойна, они вместе начали летать на первом в мире многомоторном бомбардировщикеСикорского.

Рядом они прошли и гражданскую. Однажды, в дни эвакуациибелых армий с юга России, Четвёркин и Конников совершали воздушнуюрекогносцировку над Новороссийским портом. Шрапнельный снаряд с миноноскиприкрытия взорвался слишком близко от старого, латаного-перелатаного «вуазена».Они еле дотянули до берега и врезались в гору. Юрий Игнатьевич потерял старшеготоварища.

Подобно многим скитальцам, романтикам, бунтарям, Конников неуспел обзавестись семьей, он был совершенно одинок, и все его имуществоосталось Четвёркину, а именно: ковровый саквояжик с двумя сменами белья,свитером, бритвой «Жилет», томиком стихов Бунина и вот этой «флейточкой»,которую он привез из какого-то своего заморского путешествия еще до революции1905 года.

Он не был особенно музыкален, этот своеобразный человек, ноиногда в какие-нибудь меланхолические минуты начинал играть на этой дудочке,вернее, не играть, а дуть в нее, она сама как будто бы играла. Из нее вырывалсякакой-то странный, диковатый примитивный мотив, какой-то немыслимо далекойдревностью, допотопными временами веяло от этих звуков.

Любопытно также, что если Конников играл на своей дудочке впомещении, в какой-нибудь, скажем, избе, там начинали скрипеть и открыватьсядвери, окна, ставни, по дому гуляли сквозняки… вообще возникало странноечувство, какая-то тревога. Он редко на ней играл. И никогда не отвечал —откуда у него эта штучка, только улыбался.

— Вам это интересно, дружище Геннадий?

— Чрезвычайно интересно, дружище ЮрийИгнатьевич, — сказал Гена. — Скажите, кроме меня, вы в последнеевремя рассказывали кому-нибудь о Павле Конникове и о «флейточке»?

— Позвольте, позвольте, позвольте подумать, —медленно сказал Четвёркин и погрузился в раздумья.

Геннадий был уверен в том, что старый пилот рассказывал этуисторию кому-то и в самом недалеком прошлом, но он не торопил его и пока чтонаблюдал текущую мимо международную толпу. Прошлогодние странствования поинтерконтинентальным авиатрассам научили сообразительного мальчика, что изсозерцания толпы можно иногда извлечь кое-что интересное.