Книга За гранью - Марк Энтони

Шагая, он несколько раз машинально принимался тереть правую руку, которую так странно сжимал Джек за минуту до начала всего этого бедлама. Рука все еще давала о себе знать, хотя первоначальная режущая боль давно сменилась легким покалыванием — как после удара током. Трэвис вспомнил горящий свирепым огнем взгляд обычно спокойных и добрых голубых глаз Джека. «Ты теперь наша единственная надежда!» Загадочные слова. А что он имел в виду, когда сказал: «Прости меня, мой друг»? Трэвис то и дело воскрешал в памяти обе эти фразы, но никак, хоть убей, не мог докопаться до смысла. Одно только он знал твердо: его лучший и единственный на свете друг, вероятнее всего, уже мертв.

Локтем он ощущал оттягивающую внутренний карман дубленки железную шкатулку. Интересно, что в ней? Хотя, что бы там ни было, ценность ее содержимого все равно не в состоянии окупить принесенной жертвы. Или в состоянии? Не зря же Джек поручил ему хранить и беречь шкатулочку. И наверняка от тех самых людей, которые за ним охотились, выследили, вломились в антикварную лавку и сожгли ее — по всей видимости, вместе с владельцем. Только теперь, вспоминая обо всем этом, Трэвис испытывал серьезные сомнения по поводу того, были ли вообще напавшие на «Обитель Мага» людьми. Во всяком случае, таких людей он никогда раньше не встречал. Взять хотя бы тот странный силуэт, который он мельком успел увидеть в дверном проеме. Слишком высокий и худой для обычного человека, да и двигался он слишком быстро и с какой-то нечеловеческой грацией. Конечно, такой эффект можно объяснить игрой света, но ведь они и свет применили какой-то неестественный — чересчур яркий, режущий, проникающий внутрь чуть ли не до самых печенок. Трэвис уныло покачал головой. Да, вопросов накопилось немало, а вот куда обращаться за ответами, он до сих пор не представлял.

Шаркая сапогами по асфальту, он замедлил шаг и остановился. Надо было решать, куда податься. С минуту он обдумывал перспективу возвращения в уютное тепло залитого светом салуна. Но разве мог он позволить себе вернуться туда, где эти светоносные твари станут искать его в первую очередь? Не дай Бог, если им вздумается атаковать полный посетителей «Шахтный ствол»!

Трэвис поежился. Время, по его прикидкам, приближалось к полуночи. Далеко внизу, прекрасные, как звезды, и столь же недосягаемые, рассеивали мрак горного ущелья огоньки Кастл-Сити. Глаза его скользнули по пустынному участку шоссе. На миг подумалось, что эта дорога ведет к его хижине со сложенными из бревен стенами и протекающей крышей — то есть тому месту, которое он привык считать своим домом. Но каким бы заманчивым ни казалось возвращение домой, Трэвис решительно отверг и этот соблазн. Дело было в том, что он больше не ощущал свою причастность ни к одинокой хижине в лесу, ни к скопищу городских огней в долине. Каким-то непостижимым образом в течение этой ночи он расколол невидимые грани окружающего его узкий мирок пространства и шагнул за горизонт, откуда к прошлому уже нет возврата. Никогда прежде Трэвис Уайлдер не испытывал такого острого чувства тоски и одиночества.

— Я боюсь, Джек! — прошептал он, но слова его, обратившиеся в облачко пара, тут же унесло ветром.

Он повернулся, чтобы продолжить путь, и увидел купол. Неподалеку и совсем рядом с обочиной. Старый, залатанный цирковой шатер. Золотистое сияние сочилось из полуоткрытого входа в шапито и выбивалось из прорех в парусиновой оболочке, придавая всему сооружению облик гигантского волшебного фонаря. Трэвис долго и неотрывно смотрел на купол, а потом направился прямо к нему, толком не отдавая себе отчет, зачем и почему он так поступает. Но человек в черном знал о приближающейся Тьме, когда вглядывался в горизонт. Трэвис прочел это в его глазах. К тому же ему все равно некуда было больше идти.

На подходе к шатру он миновал грязно-белый школьный автобус, который уже видел днем. Рядом с ним была припаркована пестрая коллекция разнообразных автомобилей — от грузовиков и рефрижераторов до юрких городских мини-вэнов и сияющих глянцем дорогих спортивных моделей. Перед входом в шапито Трэвис помедлил. Неужели он и впрямь рассчитывает найти здесь ответы?

Что ж, у него имелся только один способ проверить. Сделав глубокий вдох, он с головой окунулся в приветливое золотое сияние.

15

Несмотря на поздний час, Апокалиптическое странствующее шоу спасения брата Сая было в полном разгаре.

Первым, что бросилось в глаза Трэвису, был источник освещения. Не электрические лампочки, как можно было ожидать, а жестяные масляные светильники, во множестве развешенные под куполом. Все они немилосердно коптили, и черный дым, поднимаясь вверх и рассеиваясь по сторонам, придавал царящей внутри атмосфере оттенок загадочности. По обе стороны от входа тянулись в несколько рядов складные деревянные трибуны, места на которых занимали, в общей сложности, дюжины две слушателей. Аудитория выглядела не менее пестрой, чем сборище экипажей снаружи. Водитель-дальнобойщик с остановившимся взглядом в линялой фланелевой куртке привольно развалился с сигаретой в зубах, бесцеремонно задрав ноги в потертых сапогах на спинку сиденья в нижнем ряду. По соседству с ним притулилась похожая на нахохлившуюся птицу женщина в изящном синем деловом костюме. За ее спиной, напряженно вслушиваясь в каждое слово оратора, сидел, склонив голову и опираясь подбородком на ротанговую трость, слепой старик в сильно поношенной одежде, скорее всего с чужого плеча. Одно из мест в первом ряду занимала совсем молодая женщина, почти девочка, в грязно-голубой нейлоновой куртке с воротником из свалявшегося искусственного меха. На коленях у нее лежал спеленутый младенец. На худом, осунувшемся лице юной матери явственно читались следы усталости и тревоги. Зато ее малыш с пухлым ангельским личиком был, по-видимому, вполне доволен жизнью и с любопытством озирался вокруг широко раскрытыми глазенками.

Чувствуя себя неуютно в проходе, Трэвис поспешил занять ближайшее свободное место. Уселся, поднял голову и увидел его.

Это был человек в черном.

Или брат Сай, поскольку именно ему, как несложно было догадаться, принадлежал весь этот странствующий балаган. Проповедник расхаживал взад-вперед по подиуму, установленному напротив трибун, облаченный в свой неизменный черный похоронный сюртук. Время от времени он останавливался, чтобы обрушить в подтверждение очередного тезиса костлявый кулак на кафедру, в своей последней реинкарнации служившую, судя по ее внешнему виду, поилкой для скота на деревенской ферме. Свою широкополую пасторскую шляпу брат Сай не счел нужным надеть и теперь демонстрировал окружающим абсолютно голый череп столь необычной конфигурации, что любой френолог с радостью отдал бы полжизни за право его исследовать. Пораженный этим невероятным зрелищем, Трэвис не сразу сообразил, что звучащая под задымленным куполом величественная музыка есть не что иное, как мощный, великолепно поставленный, то угрожающий, то медоточивый голос самого оратора, предупреждающего свою случайную паству о приближении готовой разразиться над их головами бури:

— … и вы, друзья мои, безмятежно разъезжающие в своих домах-прицепах, — разносился над сценой могучий бас брата Сая, — и считающие себя в полной безопасности, вы, развалившиеся в удобных креслах, поглощающие пиво из жестянок и приносящие жертвы на алтарь телевидения — единственного бога, которого вы знаете, — трепещите! Ибо всех вас ждет очень большой сюрприз, друзья мои. — Кафедра вздрогнула под обрушившимся на нее ударом кулака проповедника, чьи брови грозно встопорщились, словно две черные мохнатые гусеницы. — И не уберегутся от беды ни те, кто обитает в роскошных апартаментах, ни те, кто влачит существование в жалких лачугах. Она с легкостью найдет каждого и постучится в любую дверь. И я повторяю снова, друзья: надвигается Тьма!