Книга Девять унций смерти - Сергей Раткевич

Корабли. Такие красивые. Восхитительно другие. Не похожие.

Многие гномы смотрят на корабли с восторгом. Люди придумали такие замечательные повозки для поездок по морю. Вот бы разобраться, как они работают, и усовершенствовать! Овладение таковым мастерством бесспорно изменит их жизнь. Навсегда. Окончательно. Бесповоротно. И хвала человечьему Богу! Пусть так и будет. А этот старческий бред про то, что их всех утопят… Зачем? Утопить такую кучу мастеров… Король Джеральд кто угодно, но не дурак! Да и гномы не так уж беззащитны! Одни Невесты справятся… Эти с чем угодно справятся.

Игрушки. Такие большие. Такие здоровские.

Ну и что, что корабли? Все равно — игрушки.

Взрослые. Такие глупые. Так достали. Болтают и болтают о каком-то дурацком утоплении. С игрушками поиграть не пускают.

А потом они нам надоели. Они нам совсем-совсем надоели, и мы побежали.

К игрушкам.

И взрослые нас не поймали.

А на игрушках сидели люди. Они показали, как на эти игрушки забраться и что делать дальше.

А взрослые припустили за нами следом, поняли наконец, как тут здоровско! Давно бы так! Вместе с нами бы поиграли. Нам ведь не жалко. Игрушки-то — большие. На всех хватит.

Корабли.

— Это ты хорошо придумала, деточка, чтоб часть первой партии вернулась назад, — сказала Мудрая Старуха владыке. — Пусть не бурчат недоумки, что там нас-де всех потопят. Пусть они вернутся с того острова, да и все нам обскажут, тогда и остальным поспокойнее плыть будет.

— Останешься тут за меня, Халльдис, — в ответ сказала владыка.

— Ты… отправляешься с первой партией?

— Ну не со второй же!

— Кто знает, может, и со второй придется… — вздохнула Мудрая Халльдис. — Может, и с третьей тоже.

— Верно, — кивнула владыка. — Впрочем, я так и так собиралась вернуться, дабы проследить за отправкой остальных, утешить тех, кто будет нуждаться в утешении, и пригрозить тем, кто соскучится по угрозам.

— Ты там повнимательней, Унн…

— Постараюсь, Мудрая…

Корабли.

Такие…

* * *

Якш не запомнил, когда ушла девочка, быть может, потому что закрыл всего лишь на мгновение глаза, а когда открыл…

Проснулся Якш оттого, что прямо у него в ухе орала какая-то птица. Сел. Потряс головой. Поковырял в ухе. Золотистые лучи солнца сочились сквозь стены в щелях сарая. Утро. Никакой птицы в ухе, естественно, нет. Птицы в ушах не водятся. Это она снаружи, со двора орет, дура эдакая. Так орет, что и впрямь кажется, будто в ухо залезла. Якш напряг память, мысленно перелистал доклады «безбородого безумца» и вспомнил, что дурацкую оручую птицу люди зовут «петух». И она вроде бы яйца несет. Или доится? Нет, это куры яйца несут, а доятся коровы. Молоком. А петухи — орут. Утром и вечером. И когда они орут, люди узнают, что день настал или, наоборот, кончился. Часы ведь не у каждого есть. Часы — штука дорогая, гномская. А петухи за так орут.

Или никто еще просто не придумал — петушиным криком торговать? Якшу представились короба, наполненные петушиным криком, и он улыбнулся. Раньше бы ему такое и в голову не пришло. Забавно все же на него человечий мир действует. Интересно, это только с ним так или со всеми гномами?

И тут Якш вспомнил то, что произошло ночью.

Девочка.

Скрипка.

Девочка принесла скрипку. Ту самую скрипку. Ту самую? Но… если ту самую скрипку, если ту самую скрипку вместе со скрипачом схоронили — тогда как?! Как, я вас спрашиваю?!

Да полно, не сон ли? Как она могла прийти?

Одна. Среди ночи. Больная. Откуда сил хватило? Да и скрипку… скрипку где ей взять?

Единственная пришедшая Якшу на ум картина была не просто ужасна — чудовищна. Больная, дрожащая от страха и холода девочка бредет одна ночью на кладбище соседней деревни, трясущимися от слабости руками разрывает свежую могилу и… нет, быть того не может!

«Да она бы до ушей перемазалась, а ведь была в чистой рубашке! — тут же подсказал бывшему владыке его прежний трезвый практичный ум. — И сил бы у нее не хватило! Могилу раскопать — для взрослого работа».

Так, может, все это лишь сон? Во сне чего только не привидится!

Сон?!

Якш протянул руку к брошенному на сено разбойничьему плащу. Вчера именно под ним он устроил волшебную скрипку старого барда.

Скрипку и ее смычок.

И откуда у человека эльфийский инструмент? Или он эльф был, этот старик? Но он же умер, а эльфы бессмертны, разве не так? И ушли давным-давно. Покинули этот мир, оставив людям с гномами их маленькие дурацкие проблемы.

Так сон или явь?

Якш не знал, на что он надеется больше. Или чего больше боится?

Пальцы коснулись скрипки, и Якш вздрогнул.

Да.

Сон? Не сон?!

Да.

Было? Не было?!

Да.

Какая разница, если — да?

Скрипка — та самая. Настоящая. Аж ладонь жжет, до чего настоящая. Осталось понять, что с ней делать. Легко сказать: «Ты просто тележку тащи!» — а как это выполнить?

«Да уж, загадал ты мне загадку, Джерри-скрипач!»

Якш наконец взял скрипку в обе руки, поражаясь тому, какая она легкая, и поднес к свету, обильно лившемуся из щелей.

«Так вот ты какая! Ну, что ж, будем знакомы, не возражаешь?!»

Перехватил скрипку так, как ее держал старый бард.

«Может, хоть ты мне расскажешь, как ты все-таки ко мне попала? Что там за чудеса творились под этими загадочными человечьими звездами?»

Поднес к волшебной скрипке смычок и чуть коснулся струн.

«Молчишь? Предпочитаешь оставаться таинственной? Что ж, воля твоя… ты все равно красивая».

Смычок замер на струнах. Якш созерцал его в каком-то священном ужасе, не в силах сделать последнего, рождающего звук движения.

«А как я тебе отвечу, дурень, если ты играть не умеешь? Вот научишься, тогда и поговорим!»

Ему показалось или он и в самом деле это услышал?

Неважно. Во всяком случае Якш решил, что чудес с него пока хватит. В самом деле, более чем достаточно для одного бедного старого гнома.

Он осторожно отнял смычок от струн, так и не посмев, так и не решившись совершить немыслимое… ему почему-то казалось, что, если звук окажется неправильным, скверным, произойдет что-то гадкое, нехорошее, он словно накличет что-то, а сотворить правильный звук он пока не способен, это же ясно!

Поэтому он осторожно завернул скрипку в плащ и по приставной лесенке аккуратно спустился с горы благовоний, на которых изволил провести ночь. Хватит дрыхнуть — пора уж и доброго утра хозяевам пожелать!